Петр Вайль к 65-летию со дня рождения Сергея Довлатова: Ему было отчаянно жалко отдавать кому-нибудь свои буквы
В конце 80-х мы с Сергеем Довлатовым вместе сотрудничали на радио "Свобода". В наше нью-йоркское бюро он приносил мне как редактору свои тексты - их называли на радио "скрипты": для программы "Поверх барьеров".
Достаточно было сделать хоть одну маленькую правку, чтобы Довлатов уходил в угол и перепечатывал на машинке (компьютеры еще не были обиходны) всю страницу. Вид чужой руки на своих строчках казался ему непереносимым.
Поскольку я знал столь ревнивое отношение Довлатова, то как-то предложил ему в передачи, которые мы записывали в виде беседы, вставлять для меня вопросы самому. Он принес. Выглядело это примерно так. "Довлатов: полстраницы текста. Вайль: "Неужели?" Довлатов: полстраницы текста. Вайль: "Да, это очень интересно". Довлатов: полстраницы текста. Вайль: "Ну и?"". Он вовсе не издевался надо мной, выставляя законченным дебилом, ему просто было отчаянно жалко отдавать кому-нибудь свои буквы.
Собственные книги он преподносил, только исправив чернилами в дарственном экземпляре все опечатки. Уже по этому можно догадаться о его сакральном отношении ко всему, что связано со словом. Случайно, что ли, две главные женщины его жизни - мать и жена - долгие годы работали корректорами.
Несколько лет мы вместе выпускали нью-йоркский еженедельник "Новый американец". Довлатову в газете нравилось. Вообще-то удивительно: ведь единственное, чего он в жизни хотел истово и целеустремленно - стать писателем. В российской же традиции газетная журналистика стояла неизмеримо ниже по статусу, чем писательское занятие. Оттого-то, наверное, редакции советских газет набиты были несостоявшимися прозаиками и невоплощенными поэтами. Оттого так причудлива, не сказать - уродлива, была советская журналистика, что тоже претендовала на роль учителя жизни: тогда как было ясно, что роль эта занята литературой.
Все довлатовские географические передвижения определяло стремление стать писателем - не для круга друзей, а для всех, настоящим, с книжками: в соответствии с таким азимутом он перемещался с востока на запад. В Таллин перебрался из Ленинграда, потому что в Эстонии появился шанс издать книгу. Когда и эта надежда рухнула - решил эмигрировать и оказался в Нью-Йорке. За год до того в мичиганском "Ардисе" вышла его "Невидимая книга" - пора было выпускать видимые. В Штатах произошло торжество справедливости: явление писателя Сергея Довлатова.
И вот, при всем этом, Довлатов трудился в "Новом американце" вдохновенно и старательно. И вдохновенно, и старательно - что, опять-таки в российской традиции, обычно не совпадает. Подчеркнуто послушно он, главный редактор, принимал мелкие поручения секретариата - вычитать полосу, сочинить подпись под снимок, сократить заметку. Заинтересованно спрашивал, все ли правильно исполнено, расплывался от похвалы.
Вот разгадка его добросовестного, совестливого отношения к журналистике: газетные статьи и скрипты для радио пишутся словами - такими же словами, из которых состояли его книги, одна за другой выходившие в Штатах, его рассказы, переводившиеся на английский и один за другим публиковавшиеся в лучшем литературном журнале Америки "Нью-Йоркере". Да, книги и престижные публикации занимали места важнее, значимее, но и газета была словесным ремеслом, и радио, хотя там-то слова не остаются, а по законам физики уходят в никуда.
|
Головин Александр Павлович
МАКСИМОВА Марина (МакSим)
GUF (Гуф)
АРШАВИН Андрей Сергеевич
АМИРОВ Саид Джапарович
МЕЛЬНИКОВА Даша
ЗАДОРОЖНАЯ Настя (Стася)
СЫЧЕВ Дмитрий
Влад Топалов
ДАФФ Хилари(Hilary Duff)
ШАТУНОВ Юрий Васильевич
