СЕКРЕТЕВ Петр

Секретев Петр Иванович родился 25 февраля 1877 года в Одессе в семье дворян Войска Донского. Казак станицы Нижне-Чирской 2-го Донского округа. Окончил Донской кадетский корпус, Николаевское инженерное училище (1897 по 1-му разряду). Выпущен офицером в 15-й саперный батальон. Участник русско-японской войны 1904-1905.

Учился в Варшавском политехническом институте, но не окончил курс. Закончил Киевский политехнический институт. Командир Учебной автомобильной роты (30.08.1910-15.01.1915). Генерал-майор (22.03.1915). Начальник первой в России Военной автомобильной школы (15.01.1915-1917).

Николай II был большим любителем автомобилей и принимал личное участие во многих организованных Секретевым мероприятиях. Но каждый шаг по развитию нового рода войск требовал преодоления сопротивления военной бюрократии и выпуска очередного 'Высочайшего приказа'. Несомненно, Петр Иванович обладал недюжинной энергией, пробивной силой и талантами дворцового интригана. Без этих способностей он не добился бы таких выдающихся результатов, приобретая при этом далеко не только друзей, но и массу недоброжелателей.

Одни завидовали его способности аккумулировать в своих руках, как сейчас говорят, 'финансовые потоки'. Ведь все поставки техники для нового рода войск шли через него и счет шел на многие тысячи автомобилей и броневиков. Другим непременно хотелось покататься на новых автомобилях за государственный счет.

И его обвинили в растрате денег. Было даже заведено уголовное дело. Выяснилось, что копали под Секретева, а метили в военного министра Сухомлинова некоторые генералы при Ставке, пытаясь его сместить. Дворцовый скандал дошел до царя. И Николай II, выслушав донесения и уговоры снять с должности Секретева, приказал прекратить расследование, высказав ему свое полное доверие.

Слухов об этом скандале было множество, но, как позднее выяснилось, доказательств его вины никаких не было. Секретева называли 'любимчиком' не только Сухомлинова, но и самого царя. Что явное преувеличение. Известно, что Секретев 'решал вопросы' через императрицу Александру Федоровну, прибегая для этого к 'услугам' Распутина. Таков был тогда известный механизм 'допуска к телу' Николая II, которым пользовались многие.

Генерал Секретев был монархистом по убеждениям, и доверие царя к нему было явно не беспочвенно. Но за свои убеждения он вскоре поплатился арестом.

За несколько дней до ареста и буквально накануне февральской революции, 21 февраля 1917 года Секретев дал обед в одном из лучших французских ресторанов Петербурга, 'Братья Пивато' на Большой Морской, 16.

Об этом написал в своих мемуарах генерал Александр Иванович Спиридович 'Великая война и февральская революция, 1914-1917', изданных в эмигрантском Всеславянском Издательстве, Нью Йорк, 1961.

До сентября 1916 г. Спиридович десять лет был начальником секретной службы охраны Николая II и его семьи. То есть неотлучно охранял Государя в Царском Селе, Петрограде и во всех поездках, а во время войны находился в Царской Ставке. В результате дворцовых интриг Спиридович был отправлен в Ялту градоначальником, хотя и оставался человеком более чем осведомленным. Тем удивительней то беззаботное веселье, в котором проходил обед.

'После интересной беседы с Дворцовым Комендантом я отправился на обед к генералу П. И. Секретеву. В отдельном кабинете у Пивато собрались: лейб-хирург С. П. Федоров, его брат - Николай Петрович, сенатор Трегубов и С. П. Белецкий. С. П. Федоров уезжает завтра с Государем. Сенатор Трегубов назначался на какую-то политическую должность в Ставке. Белецкому что-то предстояло получить очень важное. Предприимчивый, молодой генерал, Петр Иванович, почему-то решил нас объединить за этим обедом.

Все, очевидно, знали в чем дело, кроме меня, провинциала. В начавшихся разговорах вскоре выяснилось, что Белецкий получит назначение на пост генерала Батюшина по заведыванию и контр-разведкою, и борьбой со спекуляцией, и еще с чем-то очень важным. Видно было, что Белецкий вновь забирал ход. Около Протопопова, с уходом Курлова, было пустое место. Конкуренция исчезла. На женской половине дворца фонды Белецкого стояли высоко. Его недолюбливали как человека, но верили в его деловитость и всезнание. Когда-то А. А. Вырубова была в восторге от него.

Если бы был он - Распутина бы не убили. Так думали. Он умел охранять. Вино развязало языки. В уютном кабинете все были веселы и довольны. Петр Иванович подсмеивался над думцами-революционерами. Они что-то говорят. У них даже списки составлены кого они будут арестовывать.

- 'Все мы, дорогой Александр Иванович, все мы записаны на этот списочек. Записаны и вы там, хотя вы и Ялтинский Градоначальник. Там есть у них такой господин Некрасов. Вот он всех нас и зарегистрировал. Всех, всех голубчиков... Но ведь и мы не дураки, - потирал руки Петр Иванович. - Мы тоже не дураки. Мы как выкатим наши грузовички, да как поставим на них пулеметики, так все сразу и будет прикончено...'

И генерал заразительно смеялся, подливая в бокалы вина, как любезный хозяин. Смеялся и всезнающи С. П. Белецкий, ухмылялся попыхивая сигарой лейб-хирург... Все как будто верили во всемогущество частей Петра Ивановича (он ведал всеми автомобильными частями в Петрограде и всей поставкой автомобилей на армию). Все были спокойны. У всех были планы на будущее. Я дал свое меню, прося у всех автографы на память. Все дали красивые подписи. То было 21 февраля 1917 г. Храню это меню и по сей день в своем архиве в 1948 году. Мы расстались дружески.

Долго я не мог заснуть в ту ночь, перебирая впечатления Петроградского дня. Странным и непонятным казалось сопоставление всего того, что говорили Дубенский, Воейков, Протопопов, Секретев, оптимист сенатор и многие другие. Кто прав из них, кто ошибается. Ведь все они живут в одном и том же Петрограде, окружены одной и той же политической атмосферой... И мысль уносилась в Царское Село, к Государю.'

Веселье было скорее напускное, за которым скрывалось сильнейшее беспокойство от предчувствия грядущих перемен. Вполне вероятно, что долго заснуть в ту ночь не мог и Секретев. Ведь он не мог не понимать последствий своих слов о грузовиках и пулеметах, будь они сказаны не на дружеском обеде, а как генеральский приказ.

'Выкатить грузовички' и 'поставить пуметики' у Секретева не получилось. Видимо, это был его последний званный обед, где он 'заразительно смеялся' и его угроза больше походила на шутку. Стрельба из пулеметов для разгона демонстраций требовала серьезного политического решения. Которое мог принять только царь. Чего он, как известно, делать не стал. Он лишь приказал 'немедленно прекратить беспорядки'. Только не сказал как.

Дальше уже было не смешно. На следующий день, 22 февраля, Николай II из Царского Села уехал в Ставку, (откуда через несколько дней сообщил об отречении от престола), а 23 февраля в Петербурге началась самая настоящая Февральская революция.

Если угроза Секретева применить пулеметы оказалась шуткой, то его намеки в адрес думцев-революционеров, у которых были готовы списки для ареста своих противников, оказались чистой правдой.

В дни февральской революции Секретев все же сделал отчаянную попытку принести пользу новой власти. По словам В.Н.Садыкова, секретаря председателя Государственной думы М.В.Родзянко, Секретев прибыл в Таврический дворец в первые дни революции. Он умолял дать ему возможность 'работать на общее святое дело, хотя бы в роли <...> писца'. И ему удалось убедить новую власть, так как он вошел в руководство Военной комиссии Государственной Думы.

Но ненадолго. Там у него произошел конфликт с членом Петросовета, непримиримым большевиком и будущим красным маршалом Климентом Ворошиловым. Видимо, на первом же совместном заседании. Подробности этого конфликта неизвестны, но легко догадаться, что монархист Секретев и коммунист Ворошилов вместе работать бы не смогли. Ворошилов решил его 'выставить'. И подальше. Осуществлять эту затею пошел не кто иной как Владимир Маяковский.

Вот как это описывают в своей будущей книге о Секретеве 'АВТОМОБИЛЬНАЯ АКАДЕМИЯ генерала СЕКРЕТЕВА. Столетию автомобильных войск посвящается' Геннадий КАНИНСКИЙ и Станислав КИРИЛЕЦ

'...В Думе у Петра Ивановича последовал конфликт с членом Петросовета представителем Лейб-гвардии Преображенского полка К.Е. Ворошиловым. Этот конфликт привел к аресту Секретева, который был помещен в камеру ? 54 Трубецкого бастиона Петропавловской крепости 3 марта 1917 года. Ворошилов, выступая 1 марта на общем собрании Петроградского Совета рабочих депутатов, заявил: 'Генерала выставим, знаю'. И действительно, вскоре Секретев был арестован. Отрядом солдат автошколы из семи человек, который арестовывал генерала, руководил будущий 'великий пролетарский поэт' ратник 2-го разряда Владимир Владимирович Маяковский, служивший в автошколе чертежником и незадолго до этого, 31 января 1917 года, получивший из рук генерала Секретева серебряную медаль 'За усердие' на ленте ордена Св. Станислава.

В автошколу Маяковский 'устроился' в октябре 1915 года по протекции 'буревестника революции' Максима Горького, чтобы, как сейчас принято говорить в молодежной среде, 'косить' от фронта. В автобиографической поэме в прозе 'Я сам' этот эпизод своей биографии Маяковский описал так: '...Забрили. Теперь идти на фронт не хочу. Притворился чертежником. Ночью учусь у какого-то инженера чертить авто... Паршивейшее время. Рисую (изворачиваюсь) начальниковы портреты...'. В последующем Маяковский частенько с удовольствием и не без гордости похвалялся перед Горьким этим своим 'веселым делом' арестом генерала, которое он совершил, судя по всему, будучи в очень нетрезвом состоянии.

После ареста Секретева Маяковский на несколько дней даже принимает командование автошколой, но это совсем не то, к чему рвется душа поэта. 28 февраля 1917 года ему совместно с вольноопределяющимся Д. Таировым было поручено председателем Военной Комиссией Государственной думы полковником Генерального штаба Б.А. Энгельгардтом 'произвести выборы представителей в Военно-Автомобильной школе, организовать ремонт машин'. О том, как поэт выполнил поручение новой демократической власти, неизвестно, но хорошо известно, что он энергично хлопочет об увольнении, к осени признается негодным для военной службе и покидает нечаянно свалившийся на него пост начальника автошколы: 'Пошел с автомобилями к Думе. Влез в кабинет Родзянки. Осмотрел Милюкова. Молчит. Но мне почему-то кажется, что он заикается. Через час надоели. Ушел. Принял на несколько дней команду Автошколой. Гучковеет...'.

Пьяная выходка 'горлана-главаря', совершенная в порыве революционного угара не имела под собой никаких оснований. Все это очень похоже на месть или банальное сведение счетов чужими руками - в данном случае руками импульсивного гения.

Один из участников 'большой веселой компании', которая арестовывала генерала Секретева, художник-сатириконовец А. Радаков вспоминал: 'За что? Такой вопрос не ставился... Решили, что раз министров свезли в Думу, надо, значит, и этого господина туда представить... Ну, посадили генерала в его прекрасный автомобиль. Он стал так заикаться, что ничего сказать не мог'. Довольно хамское замечание - позднее, в 1937 году многие 'стальные прорабы революции' в аналогичной ситуации не только начинали заикаться, но и теряли сознание, а некоторые 'делали в штаны'. Что же касается заикания генерала Секретева, отметим лишь, что естественное волнение при столь неожиданном аресте здесь, скорее всего, ни при чем. Этим дефектом речи в небольшой степени он страдал с детства.

В подтверждение необоснованности ареста говорит и то, что за весь период многомесячного пребывания под арестом в Петропавловской крепости с генерала Секретева не было снято никаких показаний, он не был ни разу допрошен, ему не были предъявлены никакие обвинения. По крайней мере, в стенографических отчетах допросов и показаний, данных в 1917 году в Чрезвычайной следственной комиссии, созданной Временным правительством 'для расследования противозаконных по должности действий бывших министров и прочих должностных лиц и сбора следственного материала, достаточного для изобличения и осуждения высших сановников империи', и в других материалах следов каких-либо следственных действий в отношении генерала Секретева обнаружить не удалось.

Врагов и завистников у генерала Секретева было, судя по всему, немало. Слишком велик был список желающих покатать на авто за государственный счет своих жен, тещ, любовниц и бог знает кого еще. А машин на всех не хватало, вот и приходилось многим отказывать. К тому же громадные суммы денежных средств, которыми он имел право распоряжаться, порождали различные слухи, сплетни и заочные обвинения. Еще с 1914 года по Петрограду ходили слухи, что Секретев закупил в Англии не самые лучшие автомобили и чрезвычайно дорого. Говорили, что он попал там под влияние 'дельцов-проходимцев', тем самым ставили под сомнение компетентность Секретева в автомобильном деле, а самые 'злые языки' даже намекали на личную корысть генерала.

Все эти слухи были совершенно беспочвенны, так как в 1914 году, когда союзникам самим катастрофически не хватало машин, невозможно было купить в Англии хорошие автомобили дешево. Эти сплетни нагнали волну травли со стороны 'демократической интеллигенции' и вылились в так называемое расследование, точку которому поставили действия, вернее, полное бездействие Чрезвычайной следственной комиссии. Бездействие потому, что не было никаких оснований, никаких 'зацепок' для каких либо действий. Хотя 'зацепки' упорно искались. Об этом свидетельствуют материалы допросов генерала С.С. Хабалова, надворного советника И.Ф. Манасевич-Манулова, жандармского генерала С.П. Белецкого, генерала-историографа Д.Н. Дубенского и бывшего военного министра А.А. Поливанова. Получается, что заслуженный генерал отсидел в тюрьме несколько месяцев ни за что - просто так, за компанию.

Интересна судьба награды Маяковского, которую он получил из рук генерала Секретева. Она связана с питерским кафе 'Бродячая собака'. Здесь, на Итальянской улице, рядом с цирком Чинизелли, собиралась богемная публика. Среди завсегдатаев была шумная компания футуристов Давид Бурлюк, Василий Каменский, Велимир Хлебников и, конечно же, сам Маяковский. Как-то в конце 1917 года он проигрался в карты и решил оставить медаль под залог. 'Кто выручит надежду русской поэзии?' обратился он к офицерам, сидящим в кафе. Офицеры были готовы ссудить деньги без залога, но поэт этого не мог допустить. Так медаль была продана, сменила несколько хозяев и сейчас хранится в музее Владимира Маяковского в Санкт-Петербурге...'

Находящегося в тюрьме генерала новые власти уволили в отставку 31 марта 1917 года. А 3 апреля Ленин, стоя на конфискованном в автомобильной части 'бесхозном' броневике на Финляндском вокзале, уже читал свои 'апрельские тезисы'.

В тюрьме Секретев пробыл ровно от февральской до октябрьской революции-переворота включительно. Его тюремную жизнь описал врач Иван Манухин в своих 'Воспоминаниях врача о 1917-18 г.г. Моя деятельность помощи заключенным во время революции' ('Новый журнал'. N 54. Нью-Йорк, 1958.) Здесь же упоминаются некоторые участники того памятного вкусного обеда Секретева в ресторане 'Братья Пивато', перешедшие на тюремную баланду в Трубецком бастионе Петропавловской крепости.

'23 апреля, почти через два месяца после Февраля, я в первый раз побывал в крепости... В этот день я познакомился со своими пациентами. Ни внимательного медицинского осмотра, ни вопросов, требующих откровенных ответов врачу, в тот день из-за присутствия солдат быть не могло - только мимолетное первое знакомство.

Среди заключенных - две женщины: А. А. Вырубова и Е. В. Сухомлинова. Общее впечатление: болезненного вида, измученные, затравленные люди, некоторые в слезах... Там были разные монархисты: министры Макаров, Н. А. Маклаков, Протопопов, Сухомлинов, Щегловитов, Штюрмер, из тайной полиции и жандармерии Белецкий, Виссарионов, Герасимов, Кафафов, Комиссаров, Курлов, Спиридович, известный деятель союза русского народа Дубровин, финляндский генерал-губернатор Зейн и его помощник Боровитинов, Воейков, Андроников и Манасевич-Мануйлов, Секретев и др...

Беседуя теперь с заключенными с глазу на глаз, я, прежде всего, мог выслушать их жалобы. Они голодали (кроме бурды с куском хлеба, ничего другого им не давали), передачи с воли были запрещены, прогулка 10 минут в день, свидания по 10 минут раз в неделю через стол...

Охрана Трубецкого бастиона состояла из представителей всех воинских частей петроградского гарнизона. Это были люди озлобленные до свирепости по отношению к заключенным, готовые вот-вот всех их перебить. До узников не раз долетала из коридора их площадная брань и угрожающие возгласы: 'всех перебьем! всех! всех! а Сухомлинова рассечем по суставчикам!'...

Настроение в крепости со дня на день становилось все грознее, а трагический конец для несчастных монархистов мне казался все неотвратимей... Я понял, что все прежние средства врачебной помощи - лечение и питание - уже бесполезны, а при создавшемся положении даже наивны. Оставался один способ спасения - вывоз заключенных из крепости в какие-нибудь другие тюрьмы или, по возможности, в больницы.

Когда осталось всего четыре человека (Сухомлинов, приговоренный судом к пожизненному заключению в крепости, Щегловитов, Белецкий и Секретев - все трое наиболее физически крепкие), я предложил Н. К. Муравьеву - во избежание опасений охраны, что бастион совсем опустеет - посадить сюда, хоть на короткий срок, уголовных, а тем временем я вывезу и оставшихся. Муравьев не согласился.

С просьбою о спешном вывозе оставшихся заключенных он обратился ко мне уже слишком поздно, сейчас же вслед за октябрьским переворотом, когда сделать это уже было невозможно (только в последнюю минуту освободили Секретева, а Сухомлинов при большевиках автоматически был освобожден по новому закону о стариках).

Итак, ко дню большевистского переворота почти все старорежимники из крепости были вывезены. Их отправляли в арестный дом на Фурштатской улице.

Условия заключения в арестном доме были иные, нежели в Трубецком бастионе. Свидания с родственниками могли длиться часа четыре; с воли доставлялось все что угодно, ужаса тисков охраны не было, присутствие караула почти не чувствовалось. По распоряжению Чрезвычайной Следственной Комиссии заключенных стали постепенно отпускать на все четыре стороны, а остальные, пользуясь сумятицей октябрьских дней, просто сами утекли явочным порядком.'

Секретев был одним из тех, кто "утек" "в последнюю минуту", после октябрьского переворота, 31 октября, в обстановке революционного хаоса.

В период Гражданской войны следы его теряются. Дело его жизни - создание нового рода войск, он продолжать никак не мог. Части были расформированы, имущество разграблено. Ни к Временному правительству, ни к большевикам он отношения не имел. Если первые его посадили непонятно за что в тюрьму (так, на всякий случай), то вторые бы его запросто расстреляли.
Царь, которому он присягал, отрекся и сидел под домашним арестом как частное лицо. Видимо, поэтому в Гражданской войне Петр Иванович не участвовал.

Секретев поступил так, как это сделали практически все монархисты из царского окружения. Уехал во Францию. Уехал не сразу, а в 1919 году, до этого скрываясь у знакомых и родственников. Возможно, он на что-то еще надеялся.

Уехал Петр Иванович с наивной верой в возрождение Российской империи. А также с иллюзиями на возвращение монархии в России. Во Франции работал в автомобильной промышленности. Состоял инспектором для связи с иностранными организациями на заводе 'Панар и Левассер'.

В эмигрантском издании 'Казаки за границей' 1930 года есть изложение его доклада перед собранием русских эмигрантских организаций в Софии с названием 'Политическое положение Европы'. Если верить тому, кто изложил содержание доклада, то Секретев пытался убедить слушателей, что все государства Европы ждут 'Воскресения Великой России' с нетерпением и новые государства-окраины империи страдают от своей независимости и хотят опять в ее лоно. Тут две вещи, или излагавший доклад приврал от избытка патриотизма, или генерал действительно оторвался от реальности и выдавал желаемое за действительное. Несомненно лишь одно: Секретев остался монархистом и ностальгировал по временам, которые он завершил для себя самого званным обедом в ресторане 'Братья Пивато'.

Он полагал, как и многие, свое пребывание во Франции временным, призывал всех в ожидании возвращения учиться. Создал в Париже русскую автомеханическую школу и технические курсы. Инициатор создания в 1930 году русских Высших военно-инженерных курсов в Париже, которые работали по программе Николаевской Инженерной академии. Работал преподавателем на курсах.

30 октября 1935 года состоялась защита дипломных работ последней группы слушателей курсов (закончили свое существование в 1935 году). Преподавал на Высших военно-научных курсах генерал-лейтенанта Н.Н. Головина в Париже. Председатель Союза технических войск.

Вспомнил Петр Иванович и о своих казачьих корнях, и организовал для казаков на улице Версинжеторикс в Париже Казачий дом с приемным покоем, библиотекой и общежитием.

Временность пребывания во Франции оказалась его последней иллюзией. 28 октября 1935 года Петр Иванович Секретев скончался от приступа грудной жабы. Похоронен 30 октября 1935 года на кладбище в Сент-Женевьев-де-Буа.

Награды

Ордена Св. Станислава 3-й ст., Св. Анны 3-й ст, Св. Станислава 2-й ст. с мечами, Св. Владимира 4-й ст., Св. Владимира 3-й ст., светло-бронзовая медаль в память русско-японской войны 1904-1905, медаль в память 100-летнего юбилея Отечественной войны 1812, медаль в память 300-летия дома Романовых, офицерский крест французского ордена Почетного легиона, итальянский орден Короны 2-й ст., бухарский орден Золотой Звезды 3-й степени.