Романова Елизавета Федоровна

ЭЛЛА. Крестный Путь От Княгини до Святой.
Она родилась не в России. Ее родиной было маленькое герцогство Гессен-Дармштадт (Германия), а чуть позже - холмы и равнины Шотландии, сизые туманы, закрывающие от взора неоглядную гладь моря, стены древнего кирпичного замка Осборн, увитые плющом...
Если бы ей сказали, что большую часть своей жизни она проживет в другой стране, среди метелей и снегов, только летом чужая земля будет зеленью напоминать ей мягкость любимых ею холмов, она не поверила бы...
Но так получилось. И в эту новую, странную страну, она влюбилась со всею страстью, на какую только была способна ее восторженная, ранимая и, как считала ее бабушка, - Королева Виктория - чересчур уж романтичная и экзальтированная душа... Полюбит настолько, что примет православие, сменит имя, а позже - Судьбу.
Какою она была, как росла, как воспитываласьN Также как и ее родная, младшая сестра Эллис - Алиса Гессенская, позже ставшая императрицей России: книги, рояль, цветы, забота о младших в семье (сестры рано потеряли мать и были во всем опорой отцу, особенно наша героиня), ревностное исполнение всех религиозных обрядов, чтение духовной литературы... Вероятно, верховые прогулки по утрам, занятия с учителем танцев, уроки французского. Приседания перед зеркалом - в реверансах, с прямой спиной и книгой на голове: гувернантка обеих сестер, англичанка мисс Орчард (Орчи) бывала порой чересчур строга... Но Элла могла сама растопить камин, вязать и штопать, сажать в парковой клумбе цветы, петь по вечерам младшим колыбельные песни пока, они не заснут ...Позже, в Алапаевске, ее спросят, откуда у аристократки до седьмого колена такая ловкость в обращении с горшками и кастрюлямиN Она спокойно ответит, что всему этому научилась с раннего детства, при дворе своей бабушки королевы Виктории.
Она поражала своей красотой - редкой, хрупкой, пленительной... Своими мягкими, изящными манерами. На нее, как и на сестру, рано начали обращать внимание, предложения руки и сердца не заставили себя ждать... Но принцесса Гессенская долго выбирала (по понятиям того времени).
Ее торопили, но напоминали, что выбор должен быть равным ей: с особой царской крови - иначе долг не велит.
И она выберет. Родного брата императора Александра III, великого князя Сергея Александровича Романова...
Ее венчание, ее свадьба, окажутся для России полными скрытого, важного значения - именно на пышных празднествах и балах ее родная сестра Аликс познакомится с таким же как и она - застенчивым и молчаливым юношей - наследником Российского престола Ники, будущим императором.
Она не знала, что ступая по каменным плитам собора и принося клятву верности избраннику, стоящему рядом с нею, она приносит клятву верности и Стране, которая даст ей много горького и пленительного счастья.
Я не знаю, чем он увлек ее - стройный высокий, подтянутый офицер, с пышной шевелюрой, не менее пышными усами и внимательным взглядом огромных глаз - почти фамильная черта всех Романовых... Он был военным, сторонником жесткой дисциплины, намного старше своей избранницы... Но, вероятно, умел ухаживать, обладая невероятным шармом...
Это потом она узнает о его бесчисленных мужских победах, гвардейских кутежах до глубокой ночи... рассвета... И, может быть, о самом для нее страшном, том, что в обществе тогда называли тонко и иронично: "Грамматические ошибки"... Проще говоря - бисексуальные наклонности.
Каким ударом это было для нее, воспитанной в понятиях строгой морали и чистоты, глубокой духовности, можно лишь постараться вообразить... Да и то - не сможешь!
Но вот что интересно. Человек равнодушный (как писали и говорили все!) к ее обаянию, потрясающему, порой сводящему с ума, позволяет себе в отношениях с нею мучительно-смешные припадки ревности, тут же кидается исполнять все ее капризы, малейшие желания... Впрочем, разве могли они быть у такой утонченной особыN.. Вероятно так, тихие намеки вскользь...
Они усыновляют осиротевшего племянника и воспитывают его как родного сына, и непонятного от кого тот получает больше теплого родительского внимания - от красавицы тети Эллы или сдержанного и сурового на вид дяди Сержа. Они возят племянника повсюду за собою, это однажды спасает жизнь московскому "вице-королю", генерал-губернатору - Каляев, будущий убийца, не посмел бросить бомбу в экипаж, ведь рядом сидел ребенок... И Элла.
Великосветское общество Петербурга приписывало Великой Княгине множество любовников. Еще бы! Такая редкая, утонченная красавица оставлена мужем без внимания! Легенды эти были беспочвенны, хотя самую позднюю из них - роман с начальником полиции Москвы В.Ф. Джунковским, я встречала в книге Л. Разгона с говорящим названием "Непридуманное". (Кстати в ней говорится о времени, когда Елизавета Федоровна была уже настоятельницей Марфо-Мариинской обители.) Талантливый поэт, блестяще образованный Великий князь Константин Константинович посвящает ей мадригалы и стихи.
Но это не привлекает Княгиню, хотя свои светские обязанности она выполняет безукоризненно. Без устали посещает московские приюты для бездомных, госпитали, больницы... Москва после революции еще долго будет слагать легенды о высокой красавице княгине с печальными глазами и ласковой улыбкой для каждого.
Однако чаще ее видят в храме великокняжеской усадьбы Ильинское, где она поет на клиросе - духовные песни, молитвы... Слезы на глазах княгини высыхали от тепла свечей в мерцании лампад и иконных риз....
О чем она молиласьN Внутренне решение она приняла давно, но не хотела огорчать родственников, знала, что ее не поймут в семье отца.
Никакой необходимости в перемене Веры, в отличие от сестры-императрицы у Эллы не было.
Но в октябре 1888 года, в Иерусалиме, при посещении русского православного храма святой Марии-Магдалины, потрясенная его красотой, она тихо произнесет стоящему рядом с нею мужу: "Я хотела бы лежать здесь!" Это пророчество, сбывшееся впоследствии, не оставит более колебаний в ее душе. Отринув последние сомнения, она пишет письмо отцу с просьбой понять ее шаг, и в апреле 1891 года, под перезвон колоколов, из собора выходит уже обращенная в православие Великая княгиня Елизавета Феодоровна. Отныне Ей нет иной Родины, как и библейской Руфи...
И снова, приюты, больницы, госпитали, монастыри, столовые для неимущих, дома призрения... Княгиня не знает усталости.
В годы потрясений и мятежей - русско-японской войны и первой революции и волны террора, княгиня вместе с сестрою -Государыней организовывает в подвалах Кремлевского дворца лазареты и швейные мастерские, где шьют одежду для раненных и больных...
В долгих молитвах Княгиня просит Господа призреть и обогреть всех нуждающихся в этом, забывая о себе, а, может быть пряча свои несбывшиеся надежды на семейное счастье глубже и глубже в сердце...
Она радуется семейному счастью глубоко любимой сестры, рождению Наследника престола, по-прежнему сопровождает своего мужа на всех выездах и приемах и никто не может бросить даже маленький камень в сторону великокняжеской четы... Да Элла никогда бы и не позволила сделать свою частную жизнь достоянием публики! Она встречает всех сияющим глазами и улыбкой... Только иногда вспыхивает под слегка встревоженным взглядом сестры или внимательным императора и спешит оживленно перевести разговор на другую тему...
А по вечерам, молитвы, тихие слезы, чтение и снова молитвы...
Ее жизнь Первой дамы Москвы закончилась в феврале 1905 года вскоре после полудня или чуть раньше... Закончился завтрак и Великий Князь Сергей Александрович - генерал-губернатор вышел на улицу, чтобы ехать с инспекторской проверкой в один из подшефных полков. Он не успел даже сесть в экипаж. Грянул взрыв. Задрожали стекла в окнах. Не подходя к окну, побледневшая Княгиня тихо вскрикнула: "Это Серж!" - и выбежала на улицу. Вместо тела своего мужа, она увидела кровавую лужу и... куски мяса, которые потом она соберет своими руками и положит на носилки... Полиция умоляла ее уйти с места покушения. Княгиня тихо отказалась....
В тот день не стало Великой Княгини Елизаветы Федоровны, одной из Первых Дам Российской Империи. В тот день родилась еще одна Русская Святая.
Через несколько дней после взрыва она придет в тюремную камеру эсера-террориста Каляева и протянет ему Евангелие... "Покайтесь, прошу Вас! - тихо скажет она, - Я умолю Государя простить Вас... даровать Жизнь... Сама я Вас уже простила..." "Мне не в чем каяться! - твердо ответит Каляев, - Я убил тирана. Я бы сделал это и раньше. Мне все время мешали Вы..."
Еще через несколько недель после похорон Элла принимает решение о постройке на собственные средства Марфо-Мариинской обители. Это в память о двух сестрах Лазаря - Марии и Марфе - предложивших Христу два вида служения, два рода любви и дружбы - деятельную и созерцательную. Этот принцип деятельной помощи и труда духовного, молитвенного, удивительным образом сочетался в обители, прославившейся на всю Москву и на всю Россию. Это не был монастырь в полном и строгом смысле слова. Полумонахини-полупослушницы вольны были уйти из обители в любое время в вольный мир, хотя сама основательница обители жила по уставу, удивлявшему всех строгостью и мало кому доступным аскетизмом...
Три-четыре часа сна на голых досках, заутреня, всенощная, вместе с остальными послушницами, строгие посты и молитвы....
И хлопоты, хлопоты, хлопоты... Уход за тяжелобольными в лазарете: у их постели она просиживала долгие часы, держа их за руку и шепча слова ободрения; помощь при операциях, беседы с воспитанницами, прием посетителей... Ни один из них, кстати, не уходил от нее не получив помощи, ни одно письмо не оставалось без ответа.
Многие приободрялись только увидев ее светло-серое по будням и белое по праздникам одеяние, заслышав ее тихие легкие шаги и ласковый голос.
Где брала силы эта нежная, хрупкая женщина, жившая так, как не живет и иной титан и величайший деятель государстваN! Одному Богу ведомо.
Она умудрялась хлопотать в разных комиссиях по попечительству над сиротами, посещала воспитанниц дворянских институтов, разыскивала в недрах Хитрова рынка, в ночлежках заброшенных детей, чтобы накормить и отогреть их в обители, дать им постоянный кров... Помимо этого постоянные поездки по святым местам, богослужения в различных храмах, идущие помногу часов в день, шефство над Черниговским полком, порученным ей Императором...
В ответ на мягкие упреки родных, что не хочет беречь себя и тает свечой, Елизавета Федоровна неизменно отвечала весело, что все это "во Славу Божию" и что она "здорова, как лошадь". И действительно, чем больше она трудилась, тем больше Господь давал ей сил. Обитель ее ширилась и укреплялась. Она уже подумывала о создании загородного госпиталя-приюта.
Но тут грянуло смутное время: Первая Мировая Война. Великая Княгиня при известии о ней горько заплакала, никак не ожидала она, что ее первая Родина станет противником второй, и сердце разрывалось при мысли о том, скольким предстояло лечь на поле этой брани, противоречащей всем Христовым заветам. Да и Россия только-только начала вставать на ноги, реформы только что начали давать первые свои плоды. "Но должно быть, Господу было угодно послать нам это испытание!" - решает мужественно Княгиня и с новыми силами - в работу, благо ее с приходом беды, слез и всего того, сопровождает войну, всегда слишком много.
В одном из очерков, посвященных последнему периоду жизни Великой Княгини Елизаветы Федоровны, написано о периоде войны и отречении Императора от престола: "Сама судьба расцветавшей России оказалась под смертельной угрозой".
Война резко все изменила. Первоначальное воодушевление очень быстро сменилось недовольством и раздражением. Даже лица стали другие. Конечно, и раньше попадались разбойные, но где-то по краю и сзади, скользя взглядом в сторону, тушуясь. Теперь они становились все свирепее - и будто множились день ото дня. Ворота обители приходилось запирать, но и это не спасло от грабителей. Дошло до того, что машину Елизаветы Федоровны забросали камнями. Однажды в обители чуть было не учинили погром. Любовь москвичей, которой она была окружена, подверглась вдруг бесовскому натиску ненависти.
Но ничто не могло вывести ее из равновесия, поколебать ее мир, полный любви, участия, понимания, прощенья. В апреле 1916 года - после всех "безобразий" - она написала Николаю II: "Сегодня 25 лет, как я присоединилась к нашей возлюбленной Церкви... а через месяц будет уже 25 лет, как я в Москве. И все они растворяются в глубочайшей благодарности Богу, нашей Церкви и тем благородным примерам, которые я могла видеть в истинно православных людях. Я чувствую себя настолько ничтожной и недостойной безграничной любви Божией и той любви, которая меня окружает в России - даже минуты скорби были освещены таким утешением, а незначительные недоразумения, естественные среди людей, были сглажены с такой любовью, что я могу только повторять: "Слава Богу за все, за все!"
Народ - это дети. Мутят, подзуживают, распаляют его бесы-революционеры. Тут царская чета с Елизаветой Федоровной не разошлась во мнении. Узнав об отречении Николая - бедного, милого Ники - Елизавета Федоровна тяжело заболела. Она и в этой катастрофе находила собственную вину. Значит, была недостаточно настойчива в своих попытках открыть Государю глаза на те опасности, которые его подстерегали.
Воцарился хаос. Волны революции бились о стены обители. Было ясно, что настоятельницу не оставят в покое. Германский и шведский послы наперебой предлагали ей помощь с отъездом из России. Немца, как противника в войне, она отказалась принять. Шведа - после раздумья, напомнившего моление о чаше, - отпустила ни с чем, вежливо отказавшись. Она пройдет Путь до конца, вместе с Россией и Православием.
Можно задать вопрос, и я задаю его себе неустанно: что могла сделать людям женщина, отказавшаяся от всего, чем могла так обидеть их, что вся их любовь улетучилась в один миг и стала огромным морем ненависти и злобыN! Она убежденно повторяла на все запугивания и угрозы: "Я ничего дурного не сделала! Будет воля Господня на все!"
Но все-таки она сделала то, что не понимала сама! Она обидела злобствующую чернь в самом главном - отказавшись когда-то от роскошной и праздной жизни - отняла возможность мерить людей своими примитивными карликовыми мерками. Она, несмотря на то, что возилась с падшими и презираемыми, как была так и осталась Аристократкой. Им было не подняться до нее... И они ей этого не простили никогда.
Арестовывать матушку Елизавету пришли на Светлую пасхальную неделю. Она спокойно приняла известие об аресте. Некоторые из сестер пожелали сопровождать ее и нескольких членов царской фамилии: великих князей Сергея Михайловича, трех сыновей знаменитого поэта Константина Романова, того самого - К.Р.! - и князя Владимира Палей, тоже близкого родственника Царской фамилии.
В Перми сестрам "посоветовали" оставить Елизавету Федоровну, разрешили вернуться. С нею осталась только преданная Варвара Яковлева, принявшая крестную муку вместе с настоятельницей. После недолгой передышки всех узников из Перми перевезли в Алапаевск. Здесь, за Уралом, подальше от столиц, решили собрать всю Царскую Семью - на заклание... на Казнь. План почти удался. Я читаю в одной из статей:
Первый месяц в Алапаевске прошел сносно. Узникам даже разрешили сажать цветы и возделывать огород. Но потом догляд резко ужесточился. Стали не церемониться, а относиться, как к приговоренным к смерти. И вот 18 июля 1918 года их повезли на казнь: пятерых мужчин - русских князей, - и двух женщин - русских святых (Елизавету Федоровну сопровождала неотступно инокиня Варвара, также канонизированная Церковью). Как и Царской Семье днем раньше, им всем объявили, что перевозят в более безопасное место
Доставили к синячинской шахте, доходившей до 60 метров глубины.
Заживо сбросили всех - только пытавшегося сопротивляться Сергея Михайловича застрелили. Елизавета Федоровна успела произнести Христовы слова: "Прости им, Боже, ибо не ведают, что творят!" Забросали шахту гранатами, валежником, камнями... Тем не менее, окрестные крестьяне еще долго слышали, как из-под земли доносится пение псалмов и Херувимской песни (хвалебный гимн прославляющий Бога).
Когда через три месяца в город вошли белые, их откопали. Елизавета Федоровна была нетронута тлением. Обнаружилось, что она своим платком перевязала голову князя Иоанна. Их пальцы были сложены для Крестного знамения.
Так завершился путь на этой земле еще одной Принцессы, Русской Святой. Она была канонизирована Русской Православной Церковью в 1992 году. Нерусская по происхождению, она стала подлинно русской по духу. Несущей в Мир Милосердие и Добро, Прощение и Любовь...
И когда говорят, что в России не было и нет, и не может быть ничего подобного тому, что сотворили своими руками и сердцами в Мире Мать Тереза, Альберт Щвейцер, Ян Коменский, Луи Пастер, Принцесса Уэльская Дайяна, в опровержение таким утверждениям я называю два имени, первые пришедшие в голову: Императрица Александра Федоровна и сестра ее, Преподобная Великомученица Святая Княгиня Елизавета Федоровна... И далее этот список можно продолжить. И вряд ли будет ему конец.