Добровинский Александр

Самый известный на сегодняшний день в России корпоративный адвокат Александр Добровинский похож на сильно преуспевающего адвоката как две капли воды. Сходство просто кинематографическое: сигара (кубинская), зажигалка (дюпоновская), бабочка (тщательная), взгляд (добрый и умный), хобби (гольф) и уникальная коллекция (советский фарфор). Респект, лоск, интеллект предъявлены по первому требованию. И ко всему этому добавьте прозрачный кейс, философия которого видна насквозь в буквальном смысле, равно как и его содержимое: вот я весь, перед вами, и скрывать мне решительно нечего...
Ну, тут я уже не выдерживаю и, пять раз извинившись, говорю: "Александр Андреевич, простите, но вам не кажется, что этот стеклянный дипломат... это уже несколько лишнееN.. По-русски говоря, понтN" Выговорив это, я страшно смущаюсь. А он не смущается.
-- Конечно, -- говорит, -- несколько да. Но видите ли в чем дело, по- французски есть одна прекрасная фраза, не имеющая, к сожалению, точного перевода на русский язык: "Il faut ose". Что-то вроде: "Позволь себе осмелиться". Или "Посмей осмелиться", если угодно. Поразмыслите, и вы поймете, насколько это важно. В жизни нужно осмелиться. Позволить себе. И я... я учу себя этому, давно учу. Дипломат, эти часы -- видите, я ношу дешевые пластиковые часы за 70 долларовN -- это мелкие мелочи, такой своеобразный тренинг мышц, отвечающих за то, чтобы не бояться. Тогда в ситуации более серьезной они сработают как надо... Вы понимаете меняN
-- Ну...
-- Надеюсь, понимаете, -- и улыбается так беззащитно, по-доброму, как будто только что сделал мне предложение, от которого я не смогу отказаться.
На кого я пытаюсь нападать, думаю я, это же адвокат экстра--класса! Он стоит в стойке, даже когда вальяжно сидит в кресле.
Коллекция его коллекций
Он вальяжно сидит в кресле и рассуждает о советском фарфоре, который коллекционирует с 92-го года. Его коллекция совершенно уникальна, она насчитывает около 4000 фарфоровых красавцев и уродцев, она выставлялась в Пушкинском музее, и она-то, строго говоря, и привела меня к нему. Он ласково снимает с полок свои экспонаты, подносит их к свету, делится воспоминаниями: как отыскал, как покупал, как реставрировал... Я любуюсь и восхищаюсь, как положено.
Но, по мере того как с биографией каждого фарфорового младенца (или медведя, или матроса, или вождя) мне становятся известны факты из биографии хозяина, мне приходит в голову мысль, что, при всей своей уникальности, советский фарфор далеко не самая интересная коллекция в собрании коллекций Александра Андреевича Добровинского.
Что на самом деле Александр Андреевич Добровинский, имея в характере ярко выраженный охотничий инстинкт, коллекционирует все: города и страны, в которых он жил; невероятные истории, которые с ним случались; громкие судебные процессы, участником которых он являлся; профессиональные победы, которые он одержал; и (бесспорно) людей; и (возможно) женщин; и -- конечно! -- бабочки, и всевозможные прибамбасы для курения сигар.
И, при всей своей прозрачной любви к прозрачности (у него, я заметила, даже штор на окнах нет, вся Тверская видна насквозь), он, конечно, не всякую из этих коллекций будет выставлять напоказ. Но всякую будет любить, нежить и холить.
Коллекция его бабочек

Однако если уж он решит провести для вас экскурсию, то, поверьте, это будет одна из самых ярких экскурсий в вашей жизни. Гид без видимых усилий завладеет вашим вниманием целиком, и вы забудете все и будете слушать про десять способов завязывания бабочек и сто способов убеждения присяжных. И даже если до того и бабочки, и присяжные были вам в высшей степени безразличны, вы почувствуете страстный к ним интерес. По крайней мере у меня немедленно возникла масса вопросов, связанных с бабочкозавязыванием и судопроизводством. Но еще до того, как они возникли, он их предвосхитил.
--...А бабочка... Бабочка вспорхнула на мою шею, как только я начал работать адвокатом. Это обыкновенная профессиональная униформа -- в тех странах, где я работал, в Швейцарии, в Америке и Франции, адвокаты носят бабочки. Я надел ее, чтобы не выделяться. Тем более мне это понравилось, потому что я обнаружил, что на свете мало людей, которые умеют завязывать бабочки. Обычно носят такие, знаете, на резинке... Но есть тайное родство между людьми, которые завязывают свои бабочки сами. Это же видно невооруженным глазом!.. Как-то с помощью бабочки я познакомился с одним замечательным человеком, известным коллекционером и режиссером Соломоном Абрамовичем Шустером.
Мы с ним столкнулись на лестнице в Доме кино году в 90-м -- он в бабочке и я в бабочке. Он посмотрел на меня и сказал: "Узел -- чикагский!" Я сказал: "Да!" Он сказал: "А у меня, между прочим, оксфордский!" Я сказал: "Нет, вас обманули!" так завязалась сначала дискуссия, а потом дружба. И -- видитеN -- живую, завязанную бабочку можно потянуть за крылышки. Она -- видитеN -- тянется. Есть около десяти способов завязывания, в зависимости от того, какую бабочку вы хотите получить -- пушистую, когда маленькие крылышки впереди, а толстенькие из-под нее топорщатся, или строгую...
Есть американская бабочка-шнурок, вестерн (ужас!). Можно сделать прямую завязку, а можно сделать узел перекрученный... Можно -- но это уже высший пилотаж -- поймать на этот узел тот рисунок, который тебе хочется. Это сложно и действует тебе на нервы, пока ты его ловишь, зато очень помогает в работе. Видите ли, клиент должен иметь возможность упереться в вас взглядом. Значит, в вашей одежде должно быть что-то, что притягивает внимание. У меня есть специальные бабочки, которые я надеваю на трудное свидание. Например, бабочки в горошек, которые надо завязать так, чтобы горошина была в самом центре узла. Могу спорить: десять из десяти человек, с которыми вы начнете беседовать, будут смотреть именно на эту горош
Коллекция его пристрастий
-- Так что все эти бабочки, сигары, и понимание того, что они должны быть, пришли с первым выигранным делом, -- еще раз нежно улыбнулся он.
А я с ужасом вспомнила, что спросила только про дипломат, а в отношении прочего промолчала -- как мне казалось, очень деликатно. Может быть, подумала я, я уже тоже стекляннаяN..
-- Конечно, я его помню. Клиент американской конторы, в которой я работал, держатель крупного пакета акций, пришел к нам с проблемой: конкурирующая фирма объявила, что скупает акции эти дороже, чем их рыночная стоимость. И он хотел, чтобы мы эту фирму уличили во всех мыслимых грехах. Нас работала целая группа, пять человек, и у меня был участок юридического мониторинга: я просматривал все дела за десять лет и искал там бяки. Дело мы выиграли. Первый гонорар был 150 тысяч на человека. (Ах!..) Но буквально на следующий же день, как нам его выплатили, меня с еще одним новичком вызвал один из старших партнеров и сказал: "Так, господа, где вы там живетеN БруклинN! Чтобы я этого больше не слышал! Переезжаете на Еast-Side, в район 70-х, ездите на ВМW, носите рубашку только белую или голубую, галстук только желтый или -- что лучше -- бабочку с желтой искринкой".
Нам выдали список рекомендованных для посещения ресторанов и один обязательный, куда хотя бы раз в неделю надо было ходить предъявлять лицо, -- "Одна пятая" (это был дом номер 1 по 5-й авеню). К списку ресторанов был приложен список магазинов, в которых нужно было одеваться. Конечно, только у европейцев. И прорвался Ральф Лорен со своими поло (это было страшное снобство, одеться во все европейское и поло от Ральфа Лорена). Ручка должна была быть "Монблан", а портфель ты имел право выбрать себе сам. Но никогда, ни при каких обстоятельствах ты не имел права надеть крокодиловые туфли и положить свой гонорар в крокодиловый бумажник, поскольку крокодиловая (а также змеиная) кожа -- это фи! Как вы понимаете, все мои 150 тысяч ушли на то, чтобы придать себе портретное сходство с преуспевающим молодым адвокатом. Но взамен пришло понимание, что есть моя профессия и что -- есть такая американская пословица: "The sky is limit" -- "небо -- предел". (Про хороших корпоративных адвокатов, кстати, так и говорят, что у них предел -- небо.) А на учебу я заработал, таксистничая на Манхэттене.
Мне было 25, и я точно знал: я хочу быть лойером. Я знал, где я хочу учиться, я знал, что это очень дорого (30 тысяч долларов в год), я знал, что денег нет (вообще). И из Парижа, где я в ту пору жил, я полетел в Америку и устроился работать таксистом. Стоял в основном на 54-й, между 6-й и 7-й авеню, у гостиницы "Меридиан", где часто останавливались французы: слыша мою французскую речь, они давали больше чаевых. Мой оборот составлял 200 долларов в день. 70 шло на аренду машины, 30 -- на бензин и еду. 100 долларов оставалось мне. Спал я в машине, душ принимал на вокзале... В результате за год собрал искомые 30 тысяч.
Коллекция фильмов, побед и примет
Меня всегда интересовало, смотрят ли адвокаты кино, которое про них показываютN И если да, то какN Предвидят ли развитие сюжетаN Предсказывают ли заранее финальную речь своего голливудского коллегиN И не издеваются ли над ним злорадно, пока прочие непосвященные барышни вроде меня вытирают скупую женскую слезуN Меня это интересовало, но я никогда не имела возможности спросить об этом у настоящего живого адвоката.
-- Смешно, но я был страшно удивлен, когда на юридическом факультете в Бостоне мне опять стали показывать кино! Смешно потому, что до того, как уехать во Францию, в начале 70-х, я учился на экономическом во ВГИКе, и там нам тоже показывали кино. Феллини, Пазолини... Мы смотрели их, кстати, как... журнал Vogue. Никогда не забуду: идет фильм "Мужчина и женщина", а девчонки в упоении шепчут: "Смотри, какая дубленка!.." В следующей же моей альма-матер буквально по всем предметам в программе был фильм "Двенадцать разгневанных мужчин". Сейчас, кажется, сделали римейк, но мы смотрели тот, старый, 58-го года, взявший трех "Оскаров". Это история пуэрториканца, который якобы убил своего отца. И одиннадцать присяжных уверены, что он виновен. А двенадцатый, Фонда, еще довольно молодой, голосует против. И не то чтобы ему есть до этого парня дело, просто у него скучный вечер, ему незачем идти домой, и он придумал себе занятие -- оправдать этого мальчишку. И он один переубедил одиннадцать человек... Гениально! Я вообще люблю судебные мелодрамы: они упражняют мозги. Только раздражает, когда авторы для остроты сюжета вплетают какую-нибудь личную драму. Например, в разгар процесса у адвоката уходит жена. Ужасно мешает смотреть! К тому же я убежден, что от хорошего адвоката жена уходить не рискнет.
Впрочем, в кино показывают уголовных адвокатов. Их работа более эффектна, нежели моя: там есть подсудимый (ой!), есть адвокат (ах!) и есть суд присяжных (ух!) то есть шоу. Я же адвокат корпоративный, что, с вашей точки зрения, ужасно, должно быть, скучно: акции, контрольные пакеты, договора... Однако, оканчивая университет, я решил, что это куда более захватывающее кино. На самом деле в криминальном праве от адвоката зависит довольно мало: как бы ты ни строил свою защиту, как бы ни поворачивал доказательства, подсудимый либо совершал преступление, либо его не совершал. Ты -- в любом случае -- имеешь дело с уже свершившимся фактом. В корпоративном же праве ты создаешь этот факт сам. Допустим, составляешь контракт так, чтобы создался факт, нужный клиенту. И хотя это менее эффектно и никаких вам присяжных, зато более эффективно... Вы подумали о гонорарахN Нет, в данном случае я имел в виду количество людей, заинтересованных в твоей работе. Ведь один клиент у меня -- это предприятие, иногда транснациональное.
Впрочем, и о гонорарах вы вполне справедливо подумали. Я открыл свою собственную юридическую фирму тоже после размышлений о гонорарах. Как-то, уже когда я работал в Женеве, один из клиентов, банкир и нефтяник, сказал: "Подумай, я плачу твоей компании 10 тысяч долларов в день -- за тебя. И контракты продолжаются годами. 10 тысяч -- ты, и еще помощники по 5-6 тысяч. Ты не хочешь открыть свое собственное делоN Я готов платить тебе половину этой суммы. Подумай". Я подумал и решил, что настало время плавать в одиночку.
Самое драгоценное качество -- уметь видеть насквозь и под другим углом. Когда ко мне приходит клиент, я не лезу в книжку законов. Закон может выучить любой. Я должен выслушать клиента, сделать так, чтобы его проблема стала мне очевидна, после чего закрыть глаза и увидеть все с другой стороны. В деле той же "Роснефти", которое было совсем недавно, -- возможно, вы слышали -- объявили тендер и всем адвокатам прислали одинаковый пакет документов: каким образом "Роснефть" задолжала деньги. Коллеги мои стали описывать ситуацию, в которой бы ломалась эта задолженность. Я посмотрел на эту кучу бумаг -- и тут же выбросил ее в мусорное ведро. Я решил, что не нужно бороться за то, чтобы было меньше долгов. Нужно доказать, что акции "Роснефти" неправильно оценили. И описал, каким образом я вижу это возвращение. Выиграл дело, выиграл процесс. Или -- до того - - была борьба с Восточной нефтяной компанией, не желавшей выкупать акции, которые (по договору) для нее купил посредник. Надо было каким-то образом доказать суду, что ВНК хоть и не проплачивает эти акции, но правами покупателя пользуется. И еще до подачи иска я предложил своему клиенту отправить сии акции ВНК -- как раз за три дня до собрания акционеров. ВНК этими акциями проголосовала, наживку скушала. Когда на суде мы доказали, что она использовала непроплаченные акции, все стало очевидно.
Вы, разумеется, интересуетесь, были ли у меня проигрыши. Конечно. Особенно в молодости, когда брался за все. Много есть случаев, когда предлагают большие деньги. А дело проигрышное. А деньги большие. И берешься. В начале это простительно, потому что важно, чтобы вообще появился клиент. Но как-то я дал себе зарок: не браться за проигрышные дела. Делать не столько деньги, сколько репутацию.
...И конечно, у меня есть приметы побед. Если, идя на суд, я что-то забыл и возвращаюсь, это хорошо, как ни странно. Только нельзя специально забывать. Что ещеN.. А, в зал суда я вхожу с правой ноги. Нарочно семеню на пороге. И галстук -- не бабочку! -- я надеваю один и тот же, на все суды, уже очень много лет. Старый порвался, купил другой, но того же дизайна -- там маленький такой белый медведь. Вообще люблю белых медведей. У меня в детстве была игрушка такая. И даже на визитке одно время был белый медведь. Когда с Мариной познакомился, я ей эту визитку дал.
Коллекция счастливых совпадений
Марина -- жена Александра Андреевича Добровинского. Она тоже точь-в-точь такая, какая должна быть у адвоката: негромкая, изысканная, умная. Никаких вычурных па-де-де. Она стоматолог, и, вероятно, хороший (к счастью, лично проверить это мне не довелось). Я удивляюсь, зачем она вообще работает. А она говорит, что работает потому, что любит.
--...Оказалось, у нее был такой же плюшевый медвежонок. Марина собирала белых медведей! Познакомились мы тут, в Москве, хотя одновременно жили в Париже -- на параллельной улице, в Нью-Йорке -- в соседних блоках, в Риме... Наша встреча была похожа на пересечение двух параллельных прямых. Даже в Москве, как оказалось, мы жили до отъезда в соседних дворах. Я жил на Тверской, где Долгорукий...
-- А я в Столешниковом родилась. И знаете, в Столешниковом когда-то была стеклянная пончиковая...
-- ...и было видно, как там пончики делаются. Я смотрел на эти пончики половину своего детства.
-- И я на них смотрела -- половину своего. А потом уехала в Париж. Когда Саша со мной познакомился, он был уверен, что я, 26 лет прожив за границей, буду вставлять всюду слова "шоппинг" и "паркинг", и страшно этого боялся.
-- Я гордился, что за столько лет эмиграции сохранил русский язык и не говорю "взять метро". А оказалось, что Марина, зная шесть языков, не имеет дурной привычки их смешивать. Так что сначала она приласкала мой слух, а потом уже все прочее. И было очень легко с ней говорить: "А помнишь это кафе на МонмартреN" -- "А ты помнишь то кафеN" - - "А в Германии, помнишьN" Я сомневался, что мне повезет встретить женщину, которой ничего не надо будет про мою жизнь объяснять. И вдруг -- Марина. Как только мы познакомились, у нас уже было общее прошлое. В итоге у нас общее будущее -- две девочки. Одной пять лет, другой семь месяцев.
-- И наш дом опять на Тверской.
-- Это, кстати, историческая квартира: она принадлежала когда-то Любови Орловой и Александрову, и я купил ее у своего однокашника вгиковского, их внука, Гриши Александрова. Здесь есть их вещи: ее портрет, кресло и зеркало...
-- Я люблю это венецианское зеркало: оно большое и, по- моему, немножко стройнит...
-- Но, как видите, тут живет в основном советский фарфор, а мы -- между прочим. И для него же мы купили новую квартиру, в которой почти все стены будут стеклянными.
Коллекция фарфора (наконец)
-- Меня всегда интересовали неожиданные вещи. Во Франции когда-то я собирал русские полковые знаки, в ту пору всем глубоко безразличные. Знаете, что такое полковые знакиN В России было 600 полков. И каждый полк имел свой нагрудный знак. Солдатам их дарили при вступлении в полк. А офицеры делали их себе сами, и это одновременно являлось свидетельством твоего материального положения: ты мог его заказать у Фаберже, мог у простого ювелира... Я как-то зашел в комиссионку, увидел такой знак -- за копейки -- и начал смутно подозревать, что передо мной редкая вещь. Спросил, есть ли коллекционеры таких штуковин, -- сказали, есть два старичка, которые пытаются написать их историю, а больше никого. Я стал третьим в Париже, кто их собирал.
Потом я собирал тибетскую иконопись XVII-XVIII века, вещь тоже совершенно не модную. Эта коллекция началась со страшной находки. Сталин же, как известно, всю Калмыкию переселял на Север. По дороге люди умирали, тела выбрасывали из поездов и заворачивали в эти иконы -- шелковые тряпки. А стрелочники потом собирали эти тряпочки и употребляли их по своему усмотрению: кто-то делал из нее ковер, кто-то клал в сарай... Мне рассказали эту историю, я проехал этим маршрутом и собрал эти тан-ки. Тан-ка -- так называются эти иконы.
Фарфор же начался с того, что в 92-м году я шел в гости к начинающим новым русским и мне нужен был подарок. Я совершенно не знал, что дарить, и в тоске забрел в магазин, где в такой же тоске на полке стояли несколько фарфоровых пионеров и октябрят. Я увидел одного, совершенно бесполого советского ребенка 60-х годов, в тулупчике. Он меня насмешил, и пока я дошел до гостей, решил оставить этого ребеночка себе, чтобы развлекать им гостей. Кстати, сейчас я вам его найду... Так я решил собирать фарфоровых сов. уродцев. Вторым экспонатом был чукча, который играет в баскетбол. В шапке, в унтах, естественно, и... голыми руками держит мяч. Кому такая идея могла прийти в голову -- совершенно непонятно! Потом я вообще заинтересовался советским фарфором и пришел к нескольким неожиданным выводам. Дело в том, что советский фарфор -- явление совершенно уникальное. Все прочее -- играющие на роялях немецкие пары, датские кошечки-собачки, английские бисквитные пасторали -- штамповалось там потому, что отвечало потребностям мещанского рынка. В СССР же вместо рынка был соцзаказ, по которому к 150-летию выпускали Пушкина, в 59-м -- освобожденную Африку. И так дальше. Но автор, выпуская в тираж вещь, получал около 6000 рублей. И, имея эти деньги, безбедно творил в свое удовольствие настоящие произведения искусства. Такой ситуации не было нигде. И вот посмотрите, какие уникальные работы: красноармеец развлекается, то есть просто хватает крестьянку за попу. А вот "Стиляги", 63-й год, а вот "Сплетницы", маникюрша, видитеN Это уже 69-й. Нет, ну каковы, аN Теперь я пишу книгу о фарфоре. Ведь не существует ни одного более или менее полного каталога, ни одной претендующей на полноту монографии по этому поводу.
...И -- помните, мы с вами начали с того, что надо позволить себе осмелитьсяN.. В каком-то смысле мои увлечения -- это тоже "il faut ose": я позволяю себе интересоваться тем, чем не интересуется никто. Может быть, поэтому не утратил способность видеть то, чего никто не видит.
Окончание экскурсии
Он поставил на место стиляг и красноармейца, хватающего крестьянку за попу, вспыхнул зажигалкой (два пламени, специально для сигар), сел в кресло (сталинский ампир). Ко мне наконец вернулся дар речи.
-- Должна признаться, -- сказала я, -- что это первое интервью в моей жизни, когда я задала один вопрос, и тот не очень вежливый, а получила ответы на все.
И Александр Андреевич, конечно, опять улыбнулся.
-- Вы чудно слушали, -- сказал он. -- И, кажется, понимали суть. А что до вопросов... Еще будучи в Нью-Йорке, я наблюдал, как работает один старик, мой коллега, профи высокой пробы. Он на все суды приходил с папочкой. И на любое движение противоположной стороны -- подчеркиваю, на любое! -- он из этой папочки вынимал домашнюю заготовку. Какое-нибудь очередное ходатайство. И аккуратно клал его перед судьей.