Кузнецов Алексей

Беседы с Алексеем Кузнецовым
(выпуск 1 - осень 2000)
Александр Авдуевский: Те, кто не знаком еще с Вашим творчеством, наверняка слышали Вашу работу в Оркестре кинематографии. Что можно считать вашей "визитной карточкой"N

Алексей Кузнецов: Вы знаете, работ было так много, что мне проще перечислить композиторов, с которыми мне пришлось познакомиться, или я уже был с ними знаком, и они просили меня принять участие в записи музыки. Очень много было записано с Андреем Павловичем Петровым, например мы с ним работали во время записи музыки к фильму "Жестокий романс". Помните - "И напоследок я скажу:" и другие романсы. Иногда я аккомпанировал, иногда в две гитары.

Авдуевский: Всю "цыганщину"N

Кузнецов: Как бы "цыганщину". Иногда принимали участие и другие гитаристы, не только я. Иногда приглашалась цыганская группа - знаменитые цыгане, а мы были к ней вдобавок, вносили дополнительные краски. И вот такой общей кухней, мы решали вопросы сопровождения певиц, которые озвучивали. Ведь не всегда актриса пела сама, "И напоследок я скажу:" пела Валентина Пономарева. Никита Сергеевич Михалков, правда, пел сам. Это только один случай. Сложно все вспомнить, и тем более перечислить. Навскидку можно вспомнить тему из "Семнадцати мгновений весны", которую записывал я. Это мы писали в Доме звукозаписи на улице Качалова, а дирижировал сменой Юрий Васильевич Силантьев. Я потом только понял, над чем работал, когда фильм вышел и получил резонанс. Я увидел его по телевизору и сам себе сказал: "Это ведь я играю". С Микаэлом Таривердиевым, царство ему небесное, мы тоже много работали.

Еще, помню, был фильм "Мексика", с интересными латиноамериканскими и мелодиями, и мы там играли вместе с Алексеем Ивановичем Якушевым, замечательным гитаристом, настоящим мастером. Много гитарного происходило. Иногда с Сергеем Никитиным работали, над какими-то моментами. Есть двадцать секунд и надо создать настроение.

Играешь, а тебе кричат "Стоп-стоп, Алексей! В руки не попали!". Актер, который снимается, как бы играет и поет, но он руки на грифе держит неправильно. Я смотрю, звучит по идее ля-минор, а берет он не то.

Наблюдательный человек сразу обнаружит подделку. Вот эти несовпадения меня всегда интересовали, и я старался попасть и в руки и в музыку одновременно, и меня приглашали, потому что я всегда попадал. Это когда по музыке - одна гитара и герой. Он ее взял и положил - и надо тоже сымитировать эти звуки - удары по деке, шуршание. Это был страшно интересно в профессиональном смысле. Это была интересная работа, но она не носила в целом джазового характера.

Авдуевский: А джазовое былоN

Кузнецов: Ну, если была сцена в ресторане, тогда композитор мог написать что-то соответствующее или просто задать гармонию и тему. И получался такой негромкий ресторанный джаз.

Авдуевский: Ваша профессиональная деятельность началась с танцверандыN

Кузнецов: Танцплощадка в саду Баумана носила такой характер: Там был обязательный репертуар - танго, вальсы, фокстроты. И специфично джазовое там не игралось, за исключением некоторых популярных тем. Но мы там немного выискивали, пытались "подправить" гармонию альтерацией, или чуть поменять ритм.

Авдуевский: Во времена стиляжничества, всплеска популярности джаза, главными джазовыми инструментами были, наверное, труба и саксофон, сложно было пробиватьсяN

Кузнецов: Да, гитару на сцене я тогда практически не видел. Солирующую само собой, а аккомпанирующую редко. Тогда еще было мало исполнителей. Мой друг Николай Громин, с которым мы много играли, начал чуть раньше меня. И когда я перешел с танцверанды на "артистическую" эстраду, играя в ДК на концертах или в перерывах, там мы пересеклись. Я играл на сцене в составе квартета Тихонова, а он - в фойе. Тогда нас познакомили, и мы договорились, что обязательно еще пересечемся, поиграем. Я был тогда больше в аккомпанементе, а Коля - в голосоведении. Были еще знаменитые квартеты по формуле Тихонова: кларнет, гитара (которая больше аккомпанировала), аккордеон, контрабас, которые размножились - Евгения Выставкина, Вячеслава Семенова, Николая Глубокова, Евгения Воробьева: Во всех городах они быстро-быстро появились, это было очень популярно. Но там гитара, за исключением каких-то рапсодий и фантазий, где были какие-то сольные кусочки, была аккомпанирующим инструментом. Да и была она простой, акустической. Потом уже, появились усилители.

Авдуевский: А когда появилось "электричество".

Кузнецов: Прежде всего, это было домашнее электричество - приемник "Мир". Первый датчик я купил у венгров. На показ венгерских мод приехал сопровождающий ансамбль, по-моему, они назывались "Балош квинтет", и я увидел, что у их гитариста был звукосниматель. После выступления я сразу же отправился за сцену, начал его уговаривать: В общем, после гастролей он мне его продал.

Это был мой первый звукосниматель и ставился он непосредственно в розетку гитары. И этот звукосниматель я прикрепил к Gibson 1911 года, который купил мой папа. И через приемник "Мир" я играл. Потом мы усилители уже заказывали у мастеров. Помню, был такой Миша Тимохин, он их делал. Это были такие маленькие коробочки, на лампах конечно, и было в них встроенное вибрато. Как мне говорил Силантьев, когда просил включить вибрато: "Алик, включи мандраже".

Но до этого был приемник "Мир". Звучал он мягко, бархатно. А потом папа привез их Германии гитару "Микма" - ее тоже в "Мир". А потом ему уже сделали на заказ экспериментальный усилитель, и он в оркестре Силантьева играл через него, например, "Танец Эгины" Хачатуряна. Вот такой был ход событий. Но, возвращаясь к танцверанде, именно тогда мы осваивали джаз и начинали понимать, как это играть. И вот из блюзов, которые мы тогда снимали, родился "Блюз на Басманной улице"

Авдуевский: А когда Вы стали "электрическим", стало легче пробитьсяN

Кузнецов: В оркестре Силантьева, в 1960-х, я уже играл на "электричестве", у меня был усилитель Vox, который заказали на радио. Большой такой ящик, очень мощный. И давал совершенно новую окраску. Так гитара терялась, играли даже в две гитары: Василий Георгиевич Рысков в 1950-х играл с моим отцом в две гитары. У них были две гитары джазовые "Harmony-Cremona", джазовые, но акустические, даже без выреза. Так вот, они просто дублировали друг друга, чтобы было слышно. А когда я пришел в 1962 году, гитара стала уже достаточно сильной. Но, конечно, это тоже далеко не всегда был джаз: Но зато в песнях попадались уже сольные кусочки. Я играл, в основном, за оркестр, поддавал жару, чтобы не засыпали.

Авдуевский: Громкость убрать не просилиN

Кузнецов: Говорили, иногда, что громковато, но мне хотелось выделить "девятку" с плюсом, чтобы зацепило, а мне "потише-потише". Я играл как одна большая гитара за весь оркестр. Эта фактура переросла в мое понимание того, как звучит оркестр, которое я нередко переношу на гитару. Гитара звучит, как оркестр. Каждая струна - это оркестровая группа.

Авдуевский: Необходимость не теряться на общем полотне, вероятно, учит выделять нужные акценты.

Кузнецов: Да, но иногда на записи непонятно, есть гитара или нет - звучит оркестр, так уж звукорежиссер сработал. Но меня это не очень задевало, потому что все это время я параллельно играл свой джаз. Началось это с дома. Я слышал, как папа играет все эти "шестерки" и "девятки", латиноамериканские ритмы. Это было здорово, вкусно ритмично. И меня потянуло на: барабаны. Я начинал как барабанщик!

Авдуевский: Соседи были безумно рады:

Кузнецов: Мы жили в огромном старом доме на Басманной, там ничего не было слышно. В соседних комнатах чуть-чуть, а так - ничего. Я до сих пор с удовольствием сажусь за установку!

Авдуевский: А как перешли на гитаруN Из-за того, что с установкой не выйдешь во двор покрасоваться перед девочкамиN

Кузнецов: (Смеется) Да, гитара, полегче и покомпактнее. В школе я сделал квартет - два аккордеона, гитара и барабаны. По началу только малый барабан (из пионерской комнаты), потом мы раздобыли и большой барабан. Тогда еще пластика не было, натягивали кожу. А потом у нашего барабанщика появилась ленинградская установка - это было что-то, такого ни у кого не было. А уж когда появился малый барабан с пластиком, точнее с подобием пластика - он был король: И мы играли джаз в красном уголке.

Авдуевский: Откуда взялся раритетный Gibson не помнитеN

Кузнецов: Уже его нет. Папа его у кого-то купил. На улицу я его не выносил, и только однажды папа разрешил мне принести его в школу на выступление.

Авдуевский: А теперешний инструментN

Кузнецов: После у меня еще была гитара, ее по житейским обстоятельствам пришлось продать: В нашем доме жил конферансье Александр Олицкий, и он был собиратель гитар. Он чуть-чуть играл, а так они висели. И вот одна была очень большая, с большим кузовом, похожая на Guild. Мы пришли с папой, договорились и купили. Очень долго я на ней играл, пока года три назад не пришлось с ней расстаться. Потом были разные гитары: Главное для меня было то, чтобы был большой корпус, иначе ощущение не то. Некоторые эти инструменты были не очень высокого качества, но вот это ощущение было у всех.

А Gibson Super-400 CES 1977 года, он не мой личный. Он был приобретен Оркестром кинематографии и я на нем играл. А когда я уходил оттуда, я попросил, чтобы мне его дали поиграть, пока я в состоянии играть.

На этой гитаре я играл очень долго. Пришел он в оркестр как раз в 1977 году, это настоящий джазовик, очень удобный, широкий - инструмент высокого класса.

Играл я на нем до тех пор, пока лады не пришли в негодность и сейчас он будет реставрироваться. Он пришел прямо с трещиной, и его можно было отправить назад, но тогда был 1977 год, и я не был уверен, что получу его или новый инструмент обратно, поэтому решил не отправлять. Потом мастер трещину заделал. Но все равно это прекрасный инструмент.

А пока он не отреставрирован, я играю на российском инструменте, сделанном под заказ двумя мастерами. Вячеслав Латышев делал корпус, а Валерий Гуляев - гриф. Он сделан в том же духе, что и Super 400.

Авдуевский: А отличия естьN

Кузнецов: Наверху не ель, а кедр. Сбоку и сзади волнистый клен, а на Gibson несколько другой. А так очень похоже. Еще главное то, что звукосниматель один (Bartolini) и он навесной. (На Gibson их два, но я все равно пользуюсь только передним, он самый мягкий, самый джазовый). Поэтому верхняя дека не глушится и вибрирует свободно. Я на ней играю просто, как на акустике.

Авдуевский: Super 400 тоже отлично звучит неподключенный.

Кузнецов: Да, но все равно, верхняя дека давится всеми датчиками, ручками. А она должна дышать и давать выход. А на русской тембрблок - одна ручка и все, остальное я делаю на усилителе.

Авдуевский: А усилитель у вас какойN

Кузнецов: Когда-то у меня был Roland Jazz Chorus 50 - прекрасный тембр. Я хотел достать помощнее но не достал. Поэтому я его продал, и у меня транзисторный Jazz Chorus ST-100, у него есть встроенный хорус. И есть один Fender Twin - ламповый. Я стремлюсь, чтобы звук был круглый. Струны обычно 0.12, в основном это были D'Addario, пробовал GHS, сейчас у меня D'Aquisto. Недавно Пол Болленбек подарил мне свои подписные Fender. Как-то попробовал поставить струны 0.13 - хорошо, плотный звук, но пальцам уже трудновато, когда пытаюсь быстро играть. Сейчас я играю на струнах "Tomastic", 0.12 - модель Джорджа Бенсона (сам он, правда играет даже на 0.15). По-прежнему хочу освоить 0.13.

Авдуевский: А обработкой вы часто пользуетесь, вот на пьесе "Голубой коралл" у вас:

Кузнецов: Флэнжер! Я единственный раз попробовал. Мне показалось, что если коралл, то должно плескаться.

Авдуевский: Получилось даже джаз-роково, несколько урбанистически.

Кузнецов: Джаз-рок прошел как-то мимо меня, просто такой получился результат. Тут был еще случай, я бы сказал ерунда. Записывались мы с Крамером и Гараняном. Я попросил звукорежиссера на одну пьесу включить хорус. У меня тогда с собой не было хоруса, поэтому они в микшерской его добавили. Добавить-то добавили, а выключить забыли, и получилось так, что почти весь материал с хорусом. А я и не догадывался даже. Потом, когда все так и свели, позвонил Гаранян и говорит: "Алексей Алексеевич, там у тебя так здорово звучит!". Так оно и вышло, но я так не планировал. Хорус вообще-то можно включить для красочки, легкий, не очень быстрый, я и реверберацию ставлю на двоечку только. В общем, я не любитель эффектов, не было возможности для экспериментов, и к тому же я предпочитаю максимально натуральное звучание. Я планирую поставить на "русскую" гитару еще и пьезодатчик и оба сигнала смешать.

Авдуевский: А какие вы предпочитаете медиаторы.

Кузнецов: Dunlop, жесткие 2мм, "капелька". Руки просят такого ощущения, а Dunlop они еще и приятные на ощупь. Сейчас мне уже не хочется ничего менять, хочется, чтобы в голове что-то было. Казалось бы, что можно придумать в мэйнстриме, но мне хочется что-то привнести свое. Лучше побольше играть в дуэте, трио, квартете: Я люблю аккомпанировать.

Авдуевский: Что бы стимулировать остальныхN

Кузнецов: Да, мало людей, которые могут "взять на себя". Надо их иногда встряхнуть, чтобы сразу играть хорошо, без разгона. Такая проблема. Но над этим надо работать, а про это чуть-чуть забывают. И я ищу такую ритм-секцию, надеюсь, найду, которая работала бы слаженно, ритмично с красивым звуком

Авдуевский: На "Голубом коралле" в "All The Thing You're" есть момент, когда клавиши ровненько "полощут", а Вы с ударником слаженно "рубите" синкопой абсолютно поперек.

Кузнецов: Да, тогда это получилось само собой, одним дыханием. Когда такое происходит - это здорово. Все-таки мне помогло, что я играл на барабанах, я и на гитаре могу играть и за барабаны тоже. Я считаю, что сначала идет ритм, потом на него ложится гармония и потом уже - мелодия.