МОНТЕСКЬЕ Шарль Луи де Секонда де Ла Бред

(1689-1755)
Он провел свое детство в замке матери неподалеку от города Бордо, на юго-западе Франции. Наследник знатного аристократического рода запросто играл с крестьянскими ребятишками, свободно говорил на местном гасконском диалекте, надолго сохранив сильный южный акцент, и знал все о том, как растет виноградная лоза. Тогда и были заложены в нем любовь к деревенской жизни, простота манер и одежды, склонность к острому, а иногда и к грубому словцу.
Он рано потерял мать и десяти лет был определен отцом в коллеж Жюйи, который основали ораторианцы (члены этого ордена, не принимавшие монашеский обет, читали проповеди и проводили собеседования с прихожанами в молитвенных залах - ораториях). Образование, скорее светское, чем религиозное, включало знакомство с античной литературой и философией, знание которых Шарль Луи продолжал углублять и позднее. Через пять лет он вернулся в Бордо и занялся изучением права, ибо семья заранее решила, что именно он унаследует от своего бездетного дяди место президента парламента Бордо.
Парламенты, действовавшие во Франции вплоть до самой революции 1789 года, ничуть не походили на нынешние законодательные представительные собрания. Это были высшие судебные инстанции, ведавшие гражданскими и уголовными делами. В ту пору любая чиновничья должность в стране находилась в личной собственности владельца: ее можно было купить, продать, сдать в аренду или оставить в наследство, что чаще всего и делалось - семьи 'дворянства мантии' (так называли чиновную знать в отличие от 'дворянства шпаги' - потомственных военных) дорожили своими традициями.
Освоившись в близком к хаосу многообразии французских законов, юноша стал сначала адвокатом, затем советником парламента Бордо, а в 27 лет, как и было предопределено, его президентом. Со смертью дяди он получил также титул барона и имя. Имя, известное ныне всему миру. Кто знает Секонда, барона де Ла Бред? О Монтескье же слышали все.
К тому времени отца уже не было в живых, поэтому к Шарлю Луи как к старшему сыну перешел и родовой замок Ла Бред. Женившись на Жанне де Латирг, хромой и некрасивой (выбрал невесту все тот же дядя), Монтескье, однако, получил за ней 100 тысяч ливров приданого и навсегда запер супругу в стенах дома, не выпуская ни в столицу, ни даже в Бордо. Он относился к ней с уважением, хотя и не считал нужным хранить верность. Жена подарила ему сына и двух дочерей. Младшая, Дениза, была любимицей отца, что, впрочем, не мешало барону обращаться с ней, как и со старшими детьми, весьма сурово.
Монтескье не любил позировать, поэтому нам известны только два его портрета с натуры: 30-летнего, в облачении президента парламента, и 50-летнего, в образе античного героя. Первый - на холсте, второй - отлитый на медали, в профиль (к старости у барона развилась катаракта правого глаза, которую он предпочитал скрывать).
Каким Монтескье запомнили современники? Худощавый, невысокого роста. Нравом - 'типичный гасконец': любознательный, независимый, самолюбивый, но неизменно умеющий владеть собой. Холодный - из боязни показаться тщеславным, не лицемерный, но при желании галантный. Иногда немного смешной - своей скупостью или небрежностью в одежде. Добрый и участливый, он готов хлопотать о пенсиях, о смягчении наказания. Говорят, однажды даже выкупил человека из рабства. Монтескье до старости оставался рачительным хозяином: беспрестанно занимался благоустройством замка, парка и, кроме того, любовно ухаживал за виноградниками - главным источником его доходов. Не раз случалось так: какие-нибудь ученые немцы издалека ехали в Ла Бред, чтобы выразить почтение члену многих академий, овеянному славой писателю, а заставали его бредущим с поля в пыльном крестьянском колпаке, с лозой на плече и с лопатой в руке.
Служба мало привлекала его: изощренное крючкотворство, процедурные формальности, словом, все, что составляло церемониал судебного действа, наводило на председателя парламента скуку. Но этот отчасти вынужденный опыт судебной практики не пропал даром: освоение запутанной системы французского права оказалось весьма полезным позже, когда Монтескье принялся за свой знаменитый труд 'О духе законов'.
Пока же он сочетал службу с научными занятиями, которые привлекали его куда больше. Избранный в 1716 году членом молодой Бордоской академии, Монтескье за несколько лет написал массу докладов и речей: 'О причинах эхо', 'О назначении почечных желез', 'О морских приливах и отливах', 'О причинах тяжести тел'... Сколько было высказано гипотез, сме-лых по тому времени, догадок, идей.
Но вот в 1721 году появилось произведение, которое вызвало настоящую сенсацию. Хотя 'Персидские письма' вышли под вымышленной фамилией автора, его подлинное имя мгновенно стало известно широкой публике. Книга сразу же попала в разряд запрещенных, что, впрочем, не мешало ей регулярно переиздаваться за границей. Монтескье вложил в уста своих героев - персов Узбека и Ри-ки - дерзкую критику политической жизни Франции. Саркастические оценки Людовика ХIV, прозванного льстецами королем-солнцем, осуждение неприглядных придворных нравов, нескрываемое возмущение автора политикой католической церкви, преследовавшей любое проявление инакомыслия, снискали Монтескье неизменно восторженный прием в светских салонах. Литературный успех поманил автора в Париж. С немалым трудом сложив с себя полномочия в провинции (и парламент, и Бордоская академия, избравшая его своим президентом, противились этому), Монтескье в 1726 году перебирается в столицу, лишь время от времени возвращаясь проведать семью.
Он любил Париж за его легкость, за пестроту толпы, за изысканную красоту женщин и утонченную светскость мужчин, а Версаль и королевский двор не терпел - за фальшивую вычурность и надутость.
Теперь для Монтескье нет ничего важнее, как стать членом Французской академии. И это довольно скоро удалось, хотя история с 'Персидскими письмами' едва не помешала избранию. Из-под пера Монтескье теперь все чаще выходили литературные безделушки и небольшие сочинения на политико-правовые темы. Однако уже тогда зрел замысел серьезного трактата о праве. Природная любознательность подтолкнула Монтескье к путешествиям, собственно, даже к одному, просто растянулось оно почти на три года: Австрия и Венгрия, Италия и Голландия, германские княжества и Англия. Монтескье подолгу останавливался в разных городах, осматривал достопримечательности, встречался с местными знаменитостями, с политиками и учеными, был обласкан при дворах. Он внимательно изучал законы каждой страны, особенности ее географии, обычаи и нравы населения. Целых полтора года Монтескье провел в Англии: ее государственные институты произвели на него сильнейшее впечатление, а деятельность парламента породила уважение к конституционному правлению.
Весной 1731 года Монтескье вернулся на родину. Он продолжал делить свою жизнь между Парижем и замком Ла Бред, невероятно много читал и работал, работал... В конце октября 1748 года в Женеве издатель Барийо напечатал (анонимно) первый небольшой тираж толстого двухтомника 'О духе законов'. Еще не был оттиснут последний лист, а французские салоны уже ждали новинку. О работе Монтескье знали, поэтому тиражи расхватывались мгновенно (уже через пару недель книга 'дошла' до Парижа, хотя ее ввоз во Францию был запрещен цензурой, а также до Лондона и Турина). Даже при дворе ее встретили без враждебности: сам дофин, сын и наследник Людовика ХV, проявил к размышлениям философа интерес. Год, два, десять лет вокруг книги не утихали споры: ее приверженцы и критики словно состязались в том, кто выскажется категоричней.
Чем же так поразило современников это произведение? Не в последнюю очередь - своим стилем. Читателю предлагали не привычное сочинение по праву, тяжеловесное и догматичное, а скорее, приятные, живописные 'прогулки' по странам и эпохам, знакомившие с разнообразием народных обычаев и общественных правил. 'Я установил общие принципы и увидел, что частные случаи сами собой подчиняются им, - писал автор в предисловии, - что история каждого народа лишь следствие этих принципов, и что всякий частный закон или связан с другим, или вытекает из иного, более общего закона'. Определив, что форма правления в стране во многом зависит не от воли законодателя, но от своеобразия самого государства: его размеров, населенности, климата, географии, от религии, исповедуемой народом, и его нравов, Монтескье привнес в науку о праве и вообще в гуманитарное знание ньютоновский метод, отвергавший вмешательство божественного начала в жизнь природы, а теперь и общества.
Важное место в книге занимала теория форм власти, а именно: республики, монархии, деспотизма. Не берясь судить, что лучше, Монтескье лишь объяснял особенности каждого вида правления, приводя занимательные и яркие примеры из далекой или недавней истории. Может быть, именно поэтому политические симпатии автора 'Духа законов' каждый читатель истолковывал по-своему - Монтескье давал к этому повод. 'Дворянин мантии', он вполне разделял интересы своей касты и противопоставлял абсолютной монархии монархию феодальную, поэтому французские парламенты нашли в 'Духе законов' обоснование принципов такого правления, при котором власть короля сдерживалась бы 'посредствующими властями' - привилегированными сословиями.
В то же время Монтескье искренне восхищался политическими институтами, существовавшими по другую сторону Ла-Манша. И хотя нарисованная им картина 'английской конституции' существенно отличалась от реальной, его стройная теория 'разделения властей' завоевала умы многих современников Монтескье и еще большего числа потомков. Наконец, высочайшая оценка достоинств демократии, данная в 'Духе законов', так содействовала расцвету республиканских идей во Франции, что даже позволила некоторым почитателям Монтескье называть его республиканцем.
Однако подлинное величие 'Духа законов' заключалось не только в его конституционной теории (хотя многие ее положения стали важным фактором современной политической культуры). Осуждение деспотизма во всех его проявлениях, утверждение принципа гражданской и личной свободы, призыв к политической умеренности и постепенности в проведении любых государственных преобразований, про-паганда идей мира остаются для нас и сегодня весьма привлекательными.
Монтескье провел свои последние годы за корректурами книг 'О духе законов' и 'Персидские письма', не уставая совершенствовать эти сочинения. Хотя к концу его жизни полемика вокруг них почти совсем утихла. Писатель умер от воспаления легких в Париже и был погребен в склепе собора св.Сюльпиция. Похороны были на удивление скромными. Революционные бури конца столетия развеяли его прах. Могила Монтескье не сохранилась.
Насколько необходима ДОБРОДЕТЕЛЬ в республике, насколько необходима ЧЕСТЬ в монархии, настолько же в деспотическом правлении необходим СТРАХ: добродетель там вовсе не нужна, а честь опасна.
Безграничная власть государя при деспотическом правлении целиком переходит к тому, кому он ее доверяет. Люди, способные глубоко уважать самих себя, могли бы совершить там революцию. Поэтому необходимо, чтобы страх лишил их всякой отваги и затушил бы малейшее честолюбие'.
'О духе законов.
Книга III, глава IX: 'О принципе деспотического правления'

'Нет другого слова, которое получило бы больше различных значений и которое повлияло бы на умы столь по-разному, как слово СВОБОДА. Одни посчитали ее за возможность свергнуть государя, которому они дали тираническую власть; другие - за право избирать того, кому они должны повиноваться; третьи сочли ее правом носить оружие и проявлять жестокость; иные - привилегией иметь в правителях человека своей нации или подчиняться лишь собственным законам. Некий народ долгое время принимал за свободу обычай носить длинную бороду. Другие же связывали это слово с какой-то одной формой правления и исключали все остальные. Те, кто изведал республиканское правление, считали ее присущей республике; те же, кто благоденствовал при монархическом правлении, полагали, что она свойственна монархии. Короче, каждый называл СВОБОДОЙ то правление, которое более всего соответствовало его обычаям или склонностям'.
'О духе законов.
Книга ХI, глава II: 'Различные значения, придаваемые слову свобода'

В 1765 году Екатерина II сообщала знаменитому французскому просветителю Д'Аламберу о том, что пишет некий труд: 'В нем вы увидите, как для пользы моей империи я обобрала президента Монтескье, не называя его имени: надеюсь, что если с того света он увидел бы меня работающею, он простил бы мне этот плагиат во имя блага двадцати миллионов человек, которое должно от того последовать. Он слишком любил человечество, чтобы обижаться на меня, его книга стала моим молитвенником. Вот, сударь, пример судьбы, которую переживают книги гениальных людей - они служат благополучию рода человеческого'. А два года спустя императрица издала свой 'Наказ' Комиссии по составлению проекта нового Уложения, который стал важнейшим российским политическим и законодательным актом того времени. Этот документ опирался на множество источников: из 526 его статей 106 были заимствованы из книги итальянского просветителя Ч.Беккариа 'О преступлениях и наказаниях', несколько статей - из 'Энциклопедии' Дидро и Д'Аламбера, а 245 статей содержали прямые цитаты из Монтескье. При всем том 'Наказ' отнюдь не был плагиатом, вопреки утверждениям самой Екатерины. Опираясь на идеи книги 'О духе законов', она разрабатывала правовые основы российского 'просвещенного абсолютизма', столь существенно расходившиюся со взглядами Монтескье, что сам он, убежденный противник абсолютизма, вряд ли согласился бы признать российскую государыню за свою ученицу.