ТИРАДЕНТИС Жоакин Жозе де Силва Шавьер

(1748-1792)
История Бразилии не похожа на историю других стран Латинской Америки, где слились европейская (испанская) и индейская культуры. В Бразилии в начале XVI века, то есть в первые десятилетия португальской колонизации, индейцы были либо истреблены, либо изгнаны в глухие тропики. И тогда для работы на плантациях и рудниках стали ввозить рабов из Африки. В XVII веке противоречия между белыми хозяевами и черными рабами, а кроме того, между португальскими колониальными властями и местным креольским населением час-то разрешались волнениями и мятежами. Так, в 1684 году в Мараньяне, вспыхнуло восстание креолов, возмущенных установленной в провинции торговой монополией одной из лиссабонских компаний. Бунт был подавлен, его вожди казнены, но монополию отменили, что убедило многих бразильцев в необходимости сопротивляться произволу колонизаторов. Однако ритм хозяйственной и гражданской жизни Бразилии и после подобных выступлений оставался по-прежнему монотонным.

Восемнадцатый век внес перемены в бытие бразильцев - еще в конце предыдущего столетия во внутренних районах страны нашли золото, а в конце 1720-х годов наткнулись на алмазы. Неудержимым потоком хлынули в Минас (так стала называться эта капитания - административно-территориальная единица Бразилии, ныне штат Минас Жерайс) многотысячные толпы искателей богатств. Появились новые поселки и города. Один из них, основанный в 1729 году Вила-Рика (Богатый город), стал центром капитании. Здесь и суждено было разыграться событиям, которые оставили глубокий след во всей бразильской истории и обессмертили имя главного героя этой национальной трагедии - Тирадентиса.

Тирадентис - это, собственно, не имя, а прозвище - 'зубодер'. На самом деле его звали Жоакин Жозе да Силва Шавьер. Он родился в креольской семье скромного достатка, рано лишился отца и вынужден был сам добывать средства на жизнь. Сре-ди разных профессий, которым он обучался, было и зубоврачебное дело. Юноша пытался стать священником, занимался разъездной торговлей, испытывал судьбу на приисках. Наконец, в 21 год Жоакин Жозе поступил в армию, где его сила, ловкость, выносливость и цепкий ум помогали успешно справляться с тяготами солдатской жизни и с честью выходить из схваток с контрабандистами, наводнившими Минас.

Несмотря на безупречное исполнение обязанностей и общительный характер, Тирадентис медленно продвигался по службе - у него не было высокопоставленных родственников и покровителей. Тем не менее, он не чувствовал себя неудачников. За него вышла замуж красавица-креолка, которая подарила любящему супругу двух мальчиков и девочку. Драгунского прапорщика охотно принимали в лучших домах Вила-Рики, не менее роскошных, чем особняки аристократов из Рио-де-Жанейро, а то и Лиссабона.

И все же многих жителей Вила-Рики, в том числе и Тирадентиса, мучили вопросы: почему здешние уроженцы, бразильцы, должны терпеть унижения и зависимость от высокомерных франтов из Португалии, которым заранее отводились самые теплые места в колониальной администрации; почему купцам из Лиссабона и Порту предоставлялись преимущества в торговле с другими странами, да и внутри самой Бразилии; почему так велики налоги, а у предпринимателей из местных нет свободы действий? Правда, при первом министре двора маркизе Помбале (1750-1777) в Бразилии появились первые мануфактуры, образовались новые торговые компании, строились школы. Однако с отстранением Помбала колониальный гнет не только восстановился, но и усилился. В сложное положение попала самая богатая тогда капитания Минас. С середины XVIII века стала падать добыча золота и алмазов, а двор знать ничего не хотел. Сумма налогов, установленная еще в лучшие времена, не снижалась, недоимки росли. В 1789 году в Вила-Рику прибыл новый губернатор виконт де Барбасена. Ему было предписано собрать всю задолженность с капитании за несколько лет, а вице-король Бразилии, его дядя Луис де Васконселус обещал ему в этом всяческую поддержку. Весть о чрезвычайном налоге - дерраме - повергла в смятение всю капитанию. Деррама означала полное разорение края, обнищание не только бедных, но и состоятельных людей.

Однако здесь тогда жили не только слухами о грозящей беде. Уже не первый год интеллигенция Вила-Рики и других городов Минаса обсуждала новые идеи, проникавшие в Бразилию из-за границы. Французские просветители, энциклопедисты будоражили умы образованных бразильцев. Понятие 'суверенитет народа', 'общественный договор', 'освобождение от тирании' на разные лады толковались по вечерам в гостиных бразильских городов. Поскольку в стране не было университетов, обеспеченные родители посылали своих детей завершать обучение в Португалию и Францию. Те, вернувшись домой, становились горячими пропагандистами идей просвещения. Новые ветры подули на континенте после вдохновляющей победы колонистов в Северной Америке. Не случайно студент университета в Монпелье Жозе Жоакин да Майя встречался с американским консулом во Франции Томасом Джефферсоном: он пытался убедить его оказать поддержку бразильским патриотам, готовым, вслед за американцами, подняться на борьбу за независимость. Среди друзей да Майя, разделявших его взгляды, был и уроженец Минаса Алварис Масиел, изучавший в Монпелье минералогию. Закончив университет и получив право именоваться доктором, Масиел отправился на родину. Одним из первых, с кем он столкнулся в Рио-де-Жанейро, оказался Тирадентис, который собирался вручить вице-королю свое изобретение: новый способ снабжения столицы питьевой водой. Их встреча в 1788 году окончательно решила судьбу драгуна из Вила-Рики. Отныне он становится одним из организаторов заговора против португальского господства, вовлекает в свои планы все новых и новых людей: военных, священников, чиновников, других представителей местной элиты, в том числе знаменитых на всю Бразилию поэтов Томаса Антониу Гонзага, Клаудиу Мануэла да Коста, Инасиу Жозе де Алваренга Пейшоту.

Тирадентис не был главой заговора - этика общества, основанного на сословной иерархии, не допускала в руководители даже антиправительственной организации неродовитого, небогатого офицера. К тому же среди единомышленников Тирадентиса оказались и его начальники по службе. Но он был самым вдохновенным, самым активным членом тайного общества, по-существу, координировал всю деятельность инконфидентов - неверных, как назвали их власти. Часть заговорщиков считала нужным ограничиться освобождением капитании, Тирадентис же мечтал поднять против португальцев всю Бразилию. Инконфиденты склонялись к установлению республиканского строя, предполагали издать законы, поощрявшие развитие мануфактур и торговли, хотели открыть университет и дать возможность простому народу получить образование. Дети своего времени, как и революционеры в Северной Америке, они не рискнули покуситься на само рабство, отмена которого неминуемо привела бы к разорению состоятельных бразильцев. Тирадентис на том и не настаивал, хотя и признавал, что рабство противоречит христианскому вероучению (а он был религиозным человеком): у него был единственный раб - слуга, к которому в доме относились как к члену семьи. Словом, восстание, на которое уповали заговорщики, должно было прежде всего избавить бразильцев от колониального гнета. На флаге будущей республики инконфиденты собирались начертать слова 'Libertas, quae sera tamen' - 'Свобода, пусть даже запоздалая'.

Выступить хотели, как только Барбасена объявит дерраму. Но до губернатора уже дошли слухи о мятежных настроениях в Минасе. Он колебался. С одной стороны, он боялся поспешными мерами вызвать взрыв недовольства местных жителей, с другой - надо было выполнять распоряжение двора. Однако вскоре на стол виконту де Барбасена и вице-королю легли доносы изменников и осведомителей. Губернатор решил действовать. Прежде всего он успокоил население, чем лишил заговорщиков надежды поднять за собой жителей Минаса: власти сообщили о намерении воздержаться от деррамы. Одновременно был отдан приказ схватить злоумышленников. Их аресты не произвели впечатления на обитателей Вила-Рики: те подумали, что идет облава на контрабандистов - обычное для того времени дело. Тирадентиса взяли в мае 1789 года в Рио-де-Жанейро, где он намеревался организовать поддержку выступления в Минасе. Неистовый драгун еще по дороге так энергично вербовал своих сторонников, что донос на него пришел к вице-королю прежде, чем Тирадентис прибыл в столицу колонии.

Следствие длилось три года. Чиновники из Португалии привлекли к дознанию более 30 человек. Допросы велись с пристрастием. Не выдержал Клаудиу Мануэл да Коста. Власти известили, что он покончил с собой, но многие бразильцы были убеждены: поэта доконали истязания. Иные быстро сломались, стали наговаривать на товарищей, искали любые способы облегчить свою участь. Самым стойким был Тирадентис - он принял всю вину на себя. Утром 19 апреля 1792 года наконец был объявлен приговор: зачинщики и руководители заговора обрекались на смертную казнь, остальные - на каторгу и ссылку. Рыдания и стоны огласили стены тюремного зала. Затем судьи достали другой документ, доставленный из Лиссабона. Это был акт о замене смертной казни другими наказаниями для всех... кроме Тирадентиса. Он оказался одиноким - друзья, избежавшие страшной участи, не скрывали своего ликования.

Через день в Рио-де-Жанейро на площади Кампу ди Лампедузу воздвигли высоченный помост с виселицей. Тирадентиса в белом балахоне повели из тюрьмы к месту казни. Всех поразило, каким спокойным было его исхудавшее, словно иконописное лицо... После того, как палач четвертовал извлеченное из петли тело, останки отправили в Минас и водрузили на столбах у четырех дорог для устрашения жителей. Дом Тирадентиса срыли, а то место, где он стоял, засыпали солью, дабы и трава там не росла. Имя героя, его детей и внуков было проклято и предано забвению. Королевский двор хотел вытравить из памяти народа имена и других инконфидентов. Однако о заговорщиках помнили, и не только в Минасе. Даже до далекой России докатилась молва о 'заговоре поэтов'. Опальный Пушкин перевел в 1825 году стихотворение сгинувшего в мозамбикской ссылке Томаса Антониу Гонзаги.

Прошли годы, прежде чем в 1822 году в Бразилии была провозглашена свобода, за которую сложил голову Тирадентис, более двух веков почитаемый всеми бразильцами как предтеча независимости их государства.