ЮМ Девид

(1711-1776)
Чем занимался лишенный престола Людовик XVI во время своего заключения в Тампле, в ожидании суда, который весьма вероятно (так и оказалось на самом деле) должен был приговорить его к смерти? Занимался своим любимым слесарным ремеслом; изучал новую конституцию, чтобы подготовить защитительную речь; а еще переводил на французский язык изданную в Лондоне в 1754-1778 го-дах восьмитомную 'Историю Англии от ее завоевания Юлием Цезарем до переворота 1688 года'. Особенно Людовика заинтересовали те страницы, где речь шла о суде над Карлом I и его казни в 1649 году. Очевидно, он провел аналогию между судьбой своей и Карла и нашел у автора книги сочувствие к трагедии короля, казненного парламентом от имени народа.

Автором же был Дэвид Юм, английский (шотландцы считают его своим) историк и мыслитель. У нас он известен больше как философ, крупнейший в новое время представитель скептицизма, согласно которому к познавательным способностям человека нет доверия, а истинные мнения невозможно отличить от ложных. Юм довел теоретический скептицизм до предела, отвергнув какую бы то ни было первооснову мира, или, как тогда говорили, субстанцию, причем не только материальную (это уже незадолго до него делал, например, Дж.Беркли), но и духовную.

Дэвид Юм родился в Эдинбурге, там же и скончался. Он был младшим из двух сыновей небогатого землевладельца. Отец его рано умер, но матери Дэвида удалось дать ему хорошее образование. Он изучал классические языки и юриспруденцию в Эдинбургском университете, затем пробовал свои силы в коммерции (неудачно), в 1734-1737 годах завершил образование во Франции в знаменитом коллеже Лафлеш, том самом, где за век с лишним до того учился Р.Декарт. Любопытно, что оба эти воспитанника иезуитов стали главными выразителями принципа сомнения в новой философии. Только у Декарта это было методологическое сомнение, преодоленное им с помощью идей Я и Бога и приведшее к основанию новой метафизики, а во многом и новой науки; Юм же направил свое сомнение также и на эти идеи, стремясь уничтожить всякую метафизику. Вот как он завершает свое 'Исследование о человеческом познании' (1748): '... приступим к осмотру библиотек. Какое опустошение придется нам произвести в них! Возьмем, например, в руки какую-нибудь книгу по богословию или школьной метафизике и спросим: содержит ли она какое-нибудь абстрактное рассуждение о количестве или числе? Нет. Содержит ли она какое-нибудь основанное на опыте рассуждение о фактах и существовании? Нет. Так бросьте ее в огонь, ибо в ней не может быть ничего, кроме софистики и заблуждений!'

Отринув оптические обманы метафизики, философ может и должен разрабатывать только 'географию ума', то есть приводить в порядок 'перцепции', отнюдь не пытаясь заглянуть 'за' них. Термином 'перцепция' (буквально 'восприятие') Юм обозначает все непосредственные данные опыта: внешнего (через органы чувств) и внутреннего (через самонаблюдение, 'рефлексию'). Ощущение цвета или звука, воспоминание, переживание боли, страдания или радости - все это перцепции. 'Я' или душа - не более чем 'пучок перцепций'. К этим краеугольным для своей философии выводам Юм пришел в 25-летнем возрасте, еще во Франции, и тогда же написал свой первый и вместе с тем главный философский труд 'Трактат о человеческой природе' (опубликован в 1739-1740). Вообще все собственно философские работы, если не считать популярных очерков, были написаны Юмом до 40 лет, после чего он посвятил себя истории и просветительской деятельности.

Несколько позже 'Трактата о человеческой природе', в уже упомянутом 'Исследовании о человеческом познании', Юм все же допустил, что по крайней мере математическое познание не зависит от перцепций и, например, геометрия явилась результатом неких операций 'воображения', причем такого воображения, которое никак не связано опытом. Это учение о сверхопытной и тем не менее абсолютно точной природе математического познания в сочетании с идеей Юма о возникновении понятия причины в результате 'привычки', послужило для И. Канта решающим толчком к созданию его 'критической философии'.

Поразительно рано созревшая и казавшаяся современникам во многом странной философия Юма сегодня признана неотъемлемым звеном в развитии английского эмпиризма (направление, которое признает чувственный опыт единственным источником знания) от Ф.Бэкона (1561-1626) к позитивистам, которые считают знание лишь совокупным результатом специальных наук, а исследование мировоззренческих проблем, по их мнению, вообще не нужно. Бэкон провозгласил примат опыта в познании, Дж.Локк (1632-1704) фиксировал два вида опыта (внутренний, то есть самонаблюдение, и внешний - ощущения); Дж.Беркли (1685-1753) доказывал, что все перцепции, и внутренние и внешние, суть результат воздействия на нас духовной субстанции (Бога). Отсюда оставался один только шаг до того, чтобы и понятие духовной субстанции (так же, как и понятие материи) объявить ничего не дающим для познания. Юм сделал этот шаг, придя к выводу о ненужности метафизики. С точкой зрения Юма и с его агностицизмом - учением о том, что реальность в конечном счете непостижима, согласны и позитивисты ХIХ века (Дж.Милль, Г.Спенсер и др.), отчасти и ХХ века, считающие Юма своим духовным отцом. Правда, вместо перцепций они чаще говорят о 'данных опыта', 'элементарных событиях', 'знаках' и ставят своей целью разработку логических правил оперирования позабытыми данными или знаками. Но и эта цель была отчасти предвосхищена в юмовской 'географии ума'.

Особенность Юма в эмпирической традиции заключается в той крайней последовательности, с какой он разделял, дробил перцепции, доказывал их полную разрозненность и единичность. Они чисто индивидуальны, лишены какой бы то ни было взаимосвязи; следовательно, в мире нет реальной причинности. Мы привыкли, что за одной перцепцией (событием) часто следует другая: например, удар по биллиардному шару - и он отлетает в сторону. Но логически показать, почему такая-то перцепция, будь то внутренняя или внешняя, следует за другой, мы никогда не сможем. Впрочем, практической жизни (допустим, деятельности того же Юма как дипломата или историка) этот агностицизм не должен мешать: мы многому в жизни следуем по привычке, повинуясь не разуму, а чувству. Желательно, чтобы наши чувства были добрыми, альтруистичными, солидарными с человечеством. Эту 'этику благожелательности' Юм развил в последнем из своих крупных философских трактатов, в 'Исследовании о принципах морали' (1751), которое считал лучшим из своих сочинений. Этика и теоретическая философия, по Юму, - два совершенно изолированных друг от друга мира. Объединяет их только привычка - основная движущая сила обыденной жизни и вместе с тем 'ложного' представления о связи причины и следствия.

Последовательность, с которой Юм отстаивал свои парадоксы, и трудность его трактатов для понимания способствовали тому, что его философия не имела успеха. Оставив ее, Юм стал искать призвание в более практических областях.

В середине 1740-х годов материальные затруднения заставили его браться за любую службу: он был компаньоном при душевнобольном маркизе Анендейле, затем ездил по Италии, Австрии и другим странам Европы в составе британской военно-дипломатической миссии генерала Сен-Клера, наконец в 1752 году стал библиотекарем в Эдинбургской коллегии адвокатов. Здесь доступ к книжным богатствам дал Юму возможность выполнить давно задуманный им план - написать 'Историю Англии'.

Однако и этот труд был встречен публикой неодобрительно. Дело в том, что Юм начал издавать его с томов, посвященных истории дома Стюартов в ХVII веке, и в полном соответствии со своей благожелательной, полной терпимости этикой не мог всецело стать на одну сторону. Сочувствуя парламенту, он не одобрял и жестокой расправы в 1640-х годах над лордом Страффордом и Карлом I. Историю Юм рассматривает как своего рода прикладную психологию, объясняющую события переплетением индивидуальных характеров, воль, чувств, причем устойчивость ходу событий придает опять-таки привычка. Самое возникновение государства - результат упрочения института военных вождей, которым народ 'привыкает' повиноваться. Психологический подход Юма был непривычен для английской историографии ХVIII века, редко вникавшей в эмоционально-мотивационную сторону событий и ограничивавшейся партийно-пристрастной оценкой фактов. Лучше подход Юма вписывался в шотландскую историографическую традицию, в которой он предвосхитил позднейший романтико-психологический историзм Вальтера Скотта и других историков и писателей. (Между прочим, Юм всегда подчеркивал свою принадлежность к шотландской нации и никогда не стремился избавиться от заметного шотландского акцента). Как уже говорилось, первые тома 'Истории Англии' были встречены английской публикой и правившей в 1750-х годах партией вигов сдержанно. Определенную роль в этом сыграл также скепсис Юма в отношении религии.

Этот скепсис, хотя и направленный по видимости только против дохристианских религий, явственно просматривается и в опубликованной Юмом в 1757 году 'Естественной истории религии'. Там он исходит из того, что 'мать благочестия - невежество', а кончает тем, что 'народ без религии, если такой найдется, стоит лишь немногим выше животных'. 'Сомнение, недостоверность, отказ от всякого суждения - вот, по-видимому, единственный результат самого тщательного исследования данного вопроса' - такими словами завершается этот трактат Юма о двоякой, консервативной и в то же время просветительной, роли религии и духовенства в истории культуры. Эту позицию никак нельзя назвать типично просветительской. Вместе с тем в Англии, которая к тому времени уже стала в основном протестантской страной, объективный подход Юма к роли католиков в событиях ХVII века вызывал подозрения. Юм поименно перечислял всех крупных деятелей католической и роялистской стороны, не упуская их заслуг, равно как и прегрешений. Это противоречило тому, что было принято в историографии вигов, изображавшей противников как сплошную косную и в основном безымянную массу.

Однако с восшествием на английский престол в 1760 году Георга III и с консервативным поворотом во внутренней политике ситуация изменилась. В 1762 году 70-летний период правления вигов окончился, а Юм с его объективной и подчас скептичной позицией стал восприниматься как 'пророк контрреволюции' (выражение одного из позднейших историографов Л.Бонджи). Его гуманное отношение к тем, кто преследовался при Кромвеле, было истолковано как охранительное к королевской власти вообще и умеренно критическое - к попыткам церкви (любой) узурпировать власть. Если на более раннем этапе своей деятельности Юм всемерно подчеркивал роль свободы как высшей и абсолютной ценности, то теперь в публикуемых им очерках по истории, морали, искусству (Юм - один из родоначальников жанра свободного очерка в английской литературе) все чаще проскальзывает мысль о большем значении законности по сравнению даже со свободой и о том, что лучше пойти на ограничение свободы, чем на отклонение от установившегося порядка. Все это придавало сочинениям Юма роль искомой платформы для национального примирения либералов и монархистов, вигов и тори. Книги Юма переводили на немецкий, французский и другие европейские языки, он стал самым известным за пределами Англии британским автором того времени.

В 1763 году Юм получил престижный пост секретаря британского посольства во Франции. Он был радушно встречен французскими энциклопедистами и просветителями, хотя и по причинам во многом противоположным тем, которые наконец принесли его книгам успех в Англии. Вольтер, Гельвеций, Гольбах восприняли скептицизм Юма как революционное учение, как деизм (учение о Боге, сотворившем мир и далее не вмешивающемся в его дела) или даже атеизм. Это было неверно, но они надеялись подтолкнуть Юма в этом направлении. Наиболее дружеские отношения установились у Юма с Ж.Ж. Руссо, и Юм, возвращаясь в Англию, пригласил его в гости. Однако по приезде в Лондон и затем в поместье Юма (1766) Руссо не смог примириться с чопорными, на его вкус, британскими нравами, стал подозревать Юма в высокомерии, в пренебрежении к его сочинениям, а затем (и это была уже болезненная мнительность) в шпионстве за ним в угоду Гольбаху и другим - опять-таки мнимым - его врагам, в попытке похитить и присвоить его рукописи и даже в желании удержать его против воли в Англии пленником. Юма, которому импонировало свободомыслие Руссо, теперь отпугивала резкость его отрицания цивилизации, науки, даже искусства, его готовность заменить монархию (столь удобную, с точки зрения Юма, для достижения межсословного компромисса) республикой в духе позднейшей якобинской.

В 1769 году Юм вышел в отставку и оставшиеся годы жизни провел в своем родном Эдинбурге. Там он стал секретарем местного Философского общества, и около него собрался кружок просветителей, из которых наиболее известны экономист Адам Смит и профессор моральной философии Адам Фергюсон. Считается, что Смит своей теорией стоимости как воплощения определенного количества труда, а Фергюсон - этикой альтруизма и благожелательности обязаны влиянию Юма. Французский просветитель Ш.де Бросс под влиянием юмовской 'Естественной истории религии' ввел в историческую науку понятие фетишизма - культа животных или неодушевленных предметов - как стадии, которую проходят все народы на пути становления религии. В развитии исторической мысли Юм остался одним из первых представителей психологизма и вместе с тем критиком революционного пути развития, считающим, что революции как вид 'массового психоза' неизбежно сменяются единственно правильным и выправляющим их ошибки реформистским путем.