ЭЛЬ ГРЕКО

Эль Греко (1541-1614). В лице Доменико Теотокопули, прозванного Эль Греко, остров Крит вторично со времен отдаленной древности стал родиной беспримерного новаторства. Доменико родился в 1541 году близ Кандии, столицы острова, в селении Фоделе, в небогатой, но просвещенной греческой семье. Гористый суровый ландшафт Крита впоследствии сделался частью его картин, а в палитре навсегда сохранился отблеск иконного золота архаической критской школы вместе с византийской удлиненностью фигур. Рано постигнув азы мастерства, Доменико оставляет обедневшую родину ради богатой Венеции, где, поступив в мастерскую прославленного Тициана, быстро осваивает его блистательный колоризм и свободу кисти, не обходя и открытий драматического Тинторетто. Стремительно развивавшийся ученик помогал дряхлеющему Тициану в исполнении "Мученичества св. Лаврентия", заказанного королем Испании Филиппом II, а заодно исполнил первые собственные композиции "Изгнание торгующих из храма" и "Исцеление слепого", которые, по своему обыкновению, впоследствии не раз повторит.

Нетерпеливые надежды вместе с настоятельной потребностью самоопределения уводят критянина в Парму, где еще одной ступенью к его творческой раскованности становится знакомство с трепетной светотенью Корреджо. Оказавшись в 1570 году в Риме, молодой чужестранец вскоре приобрел там известность под именем "Грека, ученика Тициана", обзавелся влиятельными заказчиками при папском дворе и начал, с успехом писать портреты. Он получил возможность утолять свою интеллектуальную жажду в богатых библиотеках и даже начал собирать свою собственную, когда внезапно одна-единственная фраза разрушила столь успешное начало. В период буквального обожествления Микеланджело Греко позволил себе критическое замечание о его фресках, чем возбудил против себя римских коллег, и без того ревнивых к независимости характера и растущим успехам чужака. Поэтому его отъезд из Рима походил на бегство, хотя еще будучи в мастерской Тициана, 25 лет исполнявшего заказы Габсбургов, Доменико подумывал о поездке в Испанию.

Около 1575 года в поисках наибольшей свободы самовыражения Эль Греко приехал в Мадрид, но здесь ему также не удалось прижиться. Желанный приют он обретает только в старинном Толедо - бывшей столице, утратившей политическое значение, но сохранившей обаяние аристократизма и культуры. Сразу включившись в работу, Эль Греко и в образе жизни не пожелал отстать от толедской знати, арендовав бывший дворец маркиза де Вильена с темной славой пристанища духов. Сам не чуждый всяческой магии, художник зажил на широкую ногу в королевских апартаментах, где завел богатейшую библиотеку и домашний оркестр, услаждавший на пышных приемах новых друзей из местной духовной и светской элиты. Сведущий во многих областях знаний, Эль Греко и в искусстве своем был универсален и нередко сам исполнял не только роспись, но архитектурную конструкцию и скульптурный декор многих алтарей в толедских и мадридских церквах. Монастыри и прелаты Толедо засыпали Эль Греко заказами, хотя плату с прижимистых церковников не однажды приходилось взимать в судебном порядке, поскольку долги и траты художника всегда превышали его доходы. Своевольный, он вынудил чопорное духовенство цитадели католицизма примириться с наличием незаконной жены и внебрачного сына, которому, впрочем, дал свое имя.

В 1579 году, добившись наконец заказа от Эскориала, мастер создал картину "Видение Филиппа II" - первую из множества загадок, заданных живописью Эль Греко. В ней впер вые проявилась особая оригинальность его мировидения - как бы между явью и сном, где разнообразие и беспредельная глубина пространства определяются исключительно силой и глубиной чувства. Такая безудержность художнического произвола не могла прийтись по вкусу Филиппу II - после "Мученичества св. Маврикия", исполненного в той же манере, королевские заказы прекратились.

В "Похоронах графа Оргаса" (1586), наиболее законченно воплотивших характерное для Греко сплетение земного с небесным, где персонажи видения кажутся реальней живых друзей художника, толедская знать раскрывается во всей своей сущности, горделивой и странной. Духовная весомость так же типична для этих современников Дон Кихота, как эфемерность реального их бытия.

С этого времени каждое произведение Греко становится подступом к тайне. Этому служит весь комплекс средств - смелость контрастов светотени, виртуозность живописи, почти осязательная ощутимость деталей и полная субъективность целого. Специфический стиль утверждается мастером через небольшие картины из жизни Христа и Марии, которые во множестве неуловимо меняющихся авторских повторений разрастаются в целые серии. Все их персонажи одержимы идеей духовного поиска и подвижничества, как сам автор. Таковы герои его "апостолад" - кроткий Петр и воинствующий Павел, как две стороны собственной души Греко, однако душа эта вмещает целый космос. Оттого и Христос его "Распятий" не столько повисает, сколько возносится над миром, а фигуры апостолов в "Сошествии св. Духа" напоминают колеблемые ветром огромные свечи.

Во имя откровения и потрясения душ Греко воспламеняет краски и придает густоту беспокойному цвету, форсирует динамику мазка, фигуры, пространства. Живший отнюдь не отшельником, он избрал одинокую дорогу в искусстве, ибо учеников почти не имел, а сын его Хорхе Мануэль, подавленный мощной индивидуальностью отца, был только старательным эпигоном. Тем не менее за десять лет, прошедшие после создания "Оргаса", Греко совершил настоящий переворот в живописи. Со смертью не любившего художника Филиппа II, последовавшей в 1598 году, живопись Греко получает официальное признание. Отныне, когда ему покровительствует новоназначенный архиепископ Толедо, ничто не мешает горячим поклонникам критянина провозглашать его "Апеллесом нашего времени". Он исполняет множество портретов влиятельных лиц, среди которых по праву наиболее выразительным считается изображение великого инквизитора, кардинала дона Фернандо Нуньо де Гевара. Автор сумел уловить тайные бури за великолепной сдержанностью монументального, как памятник, прелата. Но даже после успеха его портрета Эль Греко не удостоился звания придворного художника. Ибо по-настоящему его новаторство ценили только люди независимых вкусов, к которым парадоксальным образом принадлежал и Нуньо де Гевара, чье правление, впрочем, могло считаться мягким в сравнении с другими инквизиторами.

Отбросив помыслы о Мадриде, Греко всецело сжился с Толедо, сделав его центром своего, перенасыщенного страстями, мира. Не случайно даже его единственный античный герой Лаокоон умирает на фоне Толедо. Полюбившийся город он писал много раз, произвольно пересоздавая, меняя местами собор и крепость, преображая изгибы реки и рельеф местности, но при этом всегда сохраняя главное - неповторимость своего Толедо. Итоговая в этой серии картина "Толедо в грозу" с блистательной неожиданностью сочетает в себе драматизм, монументальность целого и проникновенный лиризм автора. Ибо бури его небес - зримое воплощение душевных бурь.

Это подтверждает последний шедевр семидесятилетнего Эль Греко "Снятие пятой печати" - апокалиптический сюжет, где воспрянувшие тела, как раскрученные пружины, снизу вверх словно ввинчиваются в устрашающе грозное небо последнего дня мира. Не напрасно младший друг Эль Греко - поэт и проповедник Ортенсио Феликс Парависино называет портретировавшего его живописца "божественным соперником Прометея". Но и не приемлющий новаций Греко учитель Веласкеса Пачеко при знакомстве признал его "человеком удивительным", "великим философом", поражавшим несокрушимой логикой в спорах и даже обладавшим собственной вполне законченной эстетической системой. Он изложил ее в нескольких трактатах, посвященных живописи, архитектуре и скульптуре.

Умер Доменико Эль Греко 7 апреля 1614 года, завещав сыну остатки былой роскоши - скудный гардероб и мебель, коллекцию гравюр и библиотеку - единственное, что не растратил, предпочитая впроголодь доживать вместе с книгами и картинами в единственной остававшейся жилой комнате из анфилады пришедшего в полное запущение дворца.

Нарушения привычного, заключенные в художественных прозрениях Эль Греко, были так велики, что, когда вместе с жизнью оборвалась магия непосредственного воздействия его личности, имя его поначалу окружило осуждение, а затем поглотило забвение. Два-три ученика, при жизни прилежно имитировавшие мастера, теперь примкнули к маньеризму, а Хорхе Мануэль Теотокопули вообще оставил живопись ради занятий архитектурой. Только гениальный Веласкес, оценивший пронзительность портретных характеристик Греко, по-своему развил ее в портрете папы Иннокентия X.

Даже великолепный порфировый саркофаг, в котором Греко был похоронен, оплаканный и воспетый в стихах одаренным Парависино и великим Луисом де Гонгорой, бесследно исчез, как и теоретические труды художника.

Настоящая оценка неподражаемого новаторства Доменико Эль Греко, заново "открытого" в конце XIX столетия, пришла только в XX веке.